«Иди. Я подкину топлива и лягу. Буду тебя ждать. И прошу: не нагнетай плохие мысли. Я тебя люблю».
Элизабет ополаскивается в ванне, переодевается в длинную ночную сорочку и поднимается на второй этаж. Тихонько заглядывает в комнату Евы. Девушка спит, обняв одеяло. Элизабет на цыпочках проходит, поправляет подушку под головой Эвелин, слегка касается остриженных волос.
– Я тебя тоже люблю, мам… – вздыхает Ева.
– Спи, моя девочка.
Близнецы сидят на подоконнике, разложив на коленях альбом для рисования, и старательно выводят какие-то узоры и линии.
– Малыши мои, пора спать! – хлопает в ладоши Элизабет. – Утром у кого-то день рождения, вы не забыли?
– Сейчас, мам, – хором отзываются они. – Надо закончить рисунок.
Элизабет разбирает детям кровать, перестилает простыню, взбивает подушки. Кладет себе подушку и одеяло на диван. Присаживается рядом с близнецами у окна, заглядывает в рисунок. На листе бумаги словно стоит зеркало, которое отражает изображение, сделанное красным карандашом Сибил, – но в синем цвете карандаша Уильяма. Абсолютно одинаковый узор из спиралей, петель, переплетающихся геометрических фигур, переходящих одна в другую.
– Удивительно. Что это? – спрашивает Элизабет.
– Перекрестки и отражения, – отвечает Сибил.
– Мам, ты можешь сосчитать до двадцати, и мы закончим, – не отрываясь от рисунка, говорит Уильям.
Элизабет терпеливо ждет, когда они завершат. Синхронные движения карандашей по бумаге завораживают, заставляют веки тяжелеть. Как сквозь вату, Элизабет слышит голоса детей:
– Все, мам, мы закончили! Ма-ам?..
Она стряхивает оцепенение, улыбается.
– Надевайте пижамки – и прыг в кровать! Уильям, выйди, сестра переоденется. Потом ты, Сибил.
Через десять минут Элизабет спит глубоким сном рядом с детьми. Близнецы прислушиваются к дыханию матери, улыбаются в темноте. Сбрасывают на пол одеяло и подушки, расстегивают пуговицы на пижамных рубашках. Обнимаются, медленно поглаживают друг друга ладонями по худеньким спинам. Уильям развязывает ленту, вплетенную в волосы Сибил, сестра нежно проводит пальцем по его губам.
– Улыбаешься… – еле слышно шепчет она.
– А у тебя мурашки, – откликается Уильям.
– Это от счастья. Погладь меня еще.
– Да. Мама спит. Мы вместе.
– Навсегда?
– До конца времен. Давай загадаем?
– Чтобы никто не разлучил нас никогда-никогда.
– До конца времен.
Праздничный Нью-Кройдон пестрит флагами, гирляндами из цветов и афишами, зазывающими горожан на самые разные развлечения. Сибил и Уильям едва не выпадают из окна машины, глазея по сторонам, и Ева то и дело шикает на них, призывая сидеть спокойно.
– Мелкашки! Ну-ка, уселись ровно! Не посмотрю, что у вас день рождения, обоим влеплю!
– Ева, Ева, гляди – рыбы над крышами! Здоро-о-овые! – восторженно вопят близнецы. – Мам! Вон мисс вся в монетках!
– Ар-р-р! – выдыхает Эвелин, отвешивая звонкие шлепки по ягодицам младших.
На пару минут в машине воцаряются тишина и дисциплина, никто не вылезает в открытое окно и не скачет нетерпеливо на сиденье, но…
– Ева, Ева! Гляди – змей! И бантики в хвосте! Раз, два… четыре… семь! Семь бантов! Как он их поднимает? Мам, пап, мороженое правда будет?
Элизабет на переднем сиденье тихонько посмеивается, украдкой наблюдая в зеркало заднего вида за детьми. Эвелин корчит матери недовольные рожи. С самого утра у нее болит голова и радоваться празднику не получается. Хочется разогнать близнецов, вытянуть ноги и потребовать у Этьена ехать быстрее. Но память услужливо подсказывает: «Ты не с Этьеном больше, дорогуша», – и Ева снова раздраженно рявкает на младших:
– Ну пять минут посидите спокойно, а? Вы меня затолкали, банда!
– Ева, тише. Они давно никуда не выбирались, – с укоризной качает головой Элизабет.
– Мам! Ну не четырехлетние уже! Обратно поедем – ты с ними сядешь!
– Ух ты – цирк! Ева, гляди! – восторженно вопят близнецы.
Уильям перебирается через колени старшей сестры на сторону Сибил, чтобы лучше видеть. Эвелин сдавленно стонет, закатывает глаза. Перспектива провести с младшими весь день абсолютно не радует.
«Спихнуть их Алану, запереться в его каюте на „Мнемозине“ и поспать, пока мы летать будем», – мрачно думает она, глядя в окно.
Центр города перекрыт из-за праздничного шествия, и Брендон пускает машину в объезд. Еще пятнадцать минут Еве приходится терпеть восторженные вопли и прыжки на сиденье, время от времени раздавая дисциплинирующие шлепки. И когда авто наконец-то выруливает с шумных улиц на окраину и едет мимо череды однообразных доков Солта, Эвелин испытывает невероятное облегчение.
– Мам, во сколько у вас опера заканчивается?
– Около полуночи, родная. Мы вас подхватим с карнавала на побережье. Надо сразу договориться о месте встречи. Папа вряд ли найдет, где запарковаться у выхода с городского пляжа, потому давайте возле…
– Можно возле кинотеатра. Помнишь, где это?
Брендон кивает, поднимает левую руку: «Я помню».
– Отлично, – улыбается Элизабет.
У дока на повороте их встречает Алан. Машет руками, подпрыгивает на месте, как мальчишка. Увидев его, близнецы снова высовываются в окно, рискуя вывалиться или перевернуть машину.