Игрушки дома Баллантайн

– Ясно, сержант, – подавляет вздох главнокомандующий. – К вечеру ждем прибытия воздушного флота и поддержки с моря. Сержант, мы направляемся к Вест-стейшн, какая ситуация сейчас там?

Сержант медлит с ответом. Качает головой.

– Доложите по форме, – ледяным тоном требует Раттлер.

– Господин главнокомандующий, вокзал Вест-стейшн занят войсками час назад. Наши потери – шестнадцать драгун, четырнадцать учащихся кадетского корпуса Нью-Кройдона, девяносто гражданских. Потери противника – сто сорок семь перерожденных. Сэр, когда мы вошли в здание вокзала, живыми были только куклы. Если можно считать их живыми.

Раттлер медленно поворачивается к полковнику Хиггсу.

– Вы это слышите? – Говорить тяжело, воздуха не хватает. – Ваши дети, Хиггс. Вы. Мальчишек. Бросили. На одержимую толпу.

Генерал опирается спиной на стену, расстегивает верхние пуговицы мундира. Полковник багровеет, трясет жирными щеками, пытается выдавить какие-то оправдания.

– Господин главнокомандующий, – подает голос Джефферсон. – Не принимайте близко к сердцу. На войне потери неизбежны.

Генерал молчит. И думает не об убитых кадетах. Мертвым уже все равно.

– Возвращаемся в штаб, – наконец говорит он. Кивает на прощание сержанту и идет в направлении бронемашины.

– И какого черта мы неслись сюда и рисковали? – слышит он обращенное в спину.

«Мы опоздали», – отвечает Раттлер про себя. Он прекрасно понимает, что его поступок был нерациональным, но… Его не оставляет мысль о том, что всего пару часов назад они могли многое изменить. И спасти мальчишек.

Тринадцать лет назад Долорес Раттлер умерла, не сумев разродиться первенцем. И когда генералу позвонил перепуганный зять, было уже поздно. Сэр Уильям приехал через двадцать минут после звонка, среди ночи, полуодетый.

«Мистер Раттлер, мы послали за врачом…»

Лицо и руки Долорес были белыми. Простыни, одеяло, даже подушки – алыми. Акушерка бессильно скулила в углу. Генерал, видевший сотни смертей и прошедший две войны, никак не мог понять, откуда столько крови в его маленькой хрупкой дочери. Тяжелые багровые капли срывались с угла простыни на паркет. Долорес еще дышала, слабо и прерывисто, и пыталась тужиться.

«Не надо, – просил Раттлер. – Родная, не надо. Потерпи, малышка, доктор едет».

Прибывший через полчаса врач констатировал смерть. Генерал словно окаменел. До рассвета он сидел рядом с дочерью, а едва солнце тронуло шпили городских крыш, Уильям Раттлер завернул тело Долорес в сорванную с окна штору и понес на заднее сиденье личного автомобиля.

Тринадцать лет назад он точно знал, кто ему нужен. И сейчас верховный главнокомандующий армией Его Императорского Величества собирается вновь нанести личный визит этому человеку. Только теперь он не станет просить Байрона ни о чем.

Элеонор нездоровится. Она не жалуется, но серый цвет лица и медленные движения говорят сами за себя.

– Сердце? – спрашивает сэр Уильям негромко.

Леди Раттлер отрицательно качает головой, кутается в шаль.

– Что там на улицах, Уилл? Что происходит?

Он жадно пьет воду из алюминиевой кружки, морщится.

– Там плохо. Мы опоздали. Действовать надо было в первые часы. Баллантайн все рассчитал. Удар нанесен внезапно. Ночь, люди в своих постелях…

– Много жертв?

– Тысячи.

– Господи…

– Сейчас в городе тихо и пусто. Кто смог отбиться, спрятались. Хиггс загубил мальчишек из корпуса. Бросил на улицы всех, кто старше четырнадцати. Из сотни живы семнадцать. Как Ло?

Элеонор пожимает плечами.

– Она проснулась. Я пыталась говорить с ней, но наручники мешают. И со мной она не хочет разговаривать.

– Я пойду к ней. Через два часа мне надо быть на Лайон-стрит. Император велел взять Баллантайна живым. Перерожденные стягиваются к дому сенатора. Кажется, он решил ими закрыться, как щитом. – Генерал умолкает, пристально смотрит на жену и спрашивает: – Позвать к тебе полкового врача?

– Не нужно, дорогой. Я уверена: у него множество дел посерьезнее. А я просто устала.

Раттлер понимающе кивает и идет в маленькую каморку, отведенную его семье под спальню. Долорес лежит на боку, съежившись под одеялом.

– Ло, это я.