Игры для мужчин среднего возраста

– Тебе не кажется, Ефим, что мы подходим к возрасту, когда такой Осип Эмильевич становится просто необходимым? – спросил он, закончив. – Хотя раньше мне больше нравилось другое. И, не дожидаясь ответа, прочитал – опять по памяти, никуда не заглядывая, – второе стихотворение:

Нежнее нежного

Лицо твое,

Белее белого

Твоя рука,

От мира целого

Ты далека,

И все твое —

От неизбежного.

От неизбежного

Твоя печаль,

И пальцы рук

Неостывающих,

И тихий звук

Неунывающих

Речей,

И даль

Твоих очей.

После чего надолго замолчал: стихи производили на Птицына сильное впечатление, и ему нужно было время, чтобы пережить их действие.

– Мне нравится Мандельштам, несомненно, – чуть выждав, согласился рекламный профессор. – Но там, где он не вполне правильный. Чтоб тонкость и деликатность была, а дистиллированности не было.

– У него везде тонкость и деликатность. И нигде – дистиллированности. – Рыжий, не надевая очков, посмотрел на Ефима недобрым глазом.

Это был нехороший признак.

Кроме того, Береславский мысленно пересчитал выпитые рюмки.

Получалось немало.

А значит, Мандельштама критиковать никоим образом не стоило. Более того, правильнее было бы его похвалить, тем более что Ефиму этот выдающийся поэт всегда нравился. Равно как всегда не нравилось, когда поэтов – любимых или нелюбимых – бездарные правители гноили в тюрьмах или расстреливали.

Поэтому он тоже внес свою поэтическую лепту, но предварительно достав текст из внутреннего бездонного кармана. Наизусть учить – это к Птицыну.

Невыразимая печаль

Открыла два огромных глаза,

Цветочная проснулась ваза

И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена

Истомой – сладкое лекарство!

Такое маленькое царство

Так много поглотило сна.

Немного красного вина,

Немного солнечного мая —

И, тоненький бисквит ломая,

Тончайших пальцев белизна.