Игры для мужчин среднего возраста

Зря все-таки ругают советские машины: и разгонялись «Нивы» намного быстрее указанных в технических характеристиках значений, и летали аки птицы – разве что не парили в воздухе.

Удовольствие настолько понравилось, что на одном наиболее «трамплинном» мосту решили посоревноваться – кто прыгнет выше и дальше.

Для корректности измерений посадили надежного человека, точнее, положили прямо на асфальт – сбоку от предполагаемой точки отрыва. На случай спора человек был вооружен видеокамерой.

Вот здесь Береславскому было не лень. Он старался изо всех сил, но все равно занял последнее, пятое место. Потому что инстинктивно притормаживал, жалея машину: не мозгом, а сердцем и кишками Ефим помнил, как тяжко они ему раньше давались.

Победу же одержал – во всех смыслах, с большим отрывом – первый экипаж, являвший собой редкую смесь водительских умений и полной безбашенности.

Угомонившись и залив под завязку топливо на одной из заправок, – теперь уже гораздо реже встречающихся, – помчались дальше.

Интересно, что ни серпантин, ни «прыжки в высоту» не разбудили внепланового пассажира третьего экипажа. Он сладко спал, то приваливаясь к плечу Дока, то мощно упираясь в правую дверь – Ефим лично проверил, что замок закрыт надежно.

Самурай со Смагиной ехали в концевой машине, потому что они просто бы не влезли в свою: и Док был немаленьким, и Рыжий был здоровенным.

Да, как ни удивительно, но доктор социологических наук Птицын вовсе не подлетал в данный момент к столице нашей Родины, а болтался на неровностях трассы где-то посередине между Иркутском и Улан-Удэ.

Самолет улетел ранним утром без него. И даже поздним утром пробудить его удалось лишь на десять минут, за которые его успели свести вниз и усадить в машину № 3.

В принципе ничего страшного: Ефим уже договорился о билете для Рыжего из столицы Бурятии. Но совесть слегка терзала: в таком глубоком сне Птицына была и его, Береславского, вина.

Ефим вспомнил вчерашний «поэтический вечер». Зашли в абсолютно пустую кафешку – в их же гостинице – на пять минут, а задержались на полтора часа.

Начал, как обычно, Птицын. Сначала – любимый Мандельштам.

Нет, начали, как обычно, вместе: сначала любимый портвейн, только теперь не «Три семерки», как раньше, а дорогой, португальский, из специализированного магазина: нынче и в Сибири такое – не проблема.

Портвейн смаковали. Закусывали беседой. Сперва – об искусстве. Потом – о женщинах.

Потом темы смешались.

Но – опять не по порядку.

Об искусстве все-таки начали с Мандельштама. И начал, как уже было сказано, Птицын. Задрав кверху рыжую бороду и прикрыв выпуклые, обрамленные рыжими же ресничками, глазки – он даже очки свои круглые по такому поводу снял, – доктор социологических наук в кайф продекламировал:

Только детские книги читать,

Только детские думы лелеять.

Все большое далёко развеять,

Из глубокой печали восстать.

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от нее не приемлю,

Но люблю мою бедную землю,

Оттого, что иной не видал.

Я качался в далеком саду

На простой деревянной качели,

И высокие темные ели

Вспоминаю в туманном бреду.