Игры Фортуны

— На втором, после ея высочества Анны Леопольдовны. Ибо мы с братом непременно пропустим дам вперед! — галантно заверил Елизавету герцог.

— А как же граф Остерман, вице-канцлер Головкин и прочие нынешние светила?

— Это все наши преданные слуги, принцесса…

— Я могу пообещать вам только одно, — ответила Елизавета, то ли в насмешку, то ли всерьез, — Я ни при каких обстоятельствах не забуду вашей любезности!

— И только, принцесса? — разочарованно протянул Людвиг-Эрнст.

— Я непременно подумаю над вашим предложением! — ответила Елизавета и поднялась из Шафировского кресла.

Людвиг-Эрнст понял, что аудиенция окончена. Он приехал осчастливить ту, что нисколько не нуждалась в его благодеяниях. Людвиг-Эрнст прекрасно понимал, почему Елизавета так смела и решительна. За спиной этой высокомерной красавицы стояла гвардия. Гвардейские офицеры прохаживались по дорожкам Саарской мызы, и цесаревна совершала утренние и вечерние прогулки, опираясь на их крепкие руки в белых перчатках. Это не было высшее офицерство — простые сержанты, прапорщики, поручики, капитан-поручики[59]…  Но их было много, и сердца их бились в унисон, во славу и во имя Елизаветы, дочери Петра Великого. Людвиг-Эрнст поймал немало неприязненных взглядов, когда садился в карету. Давешний наглец успел собрать изрядную ватагу приятелей и теперь был не прочь подраться, но на сей раз Людвиг-Эрнст проявил разумную осторожность и предпочел уехать.

А еще этот малороссийский красавец Олекса Розум — Разумовский…  Говорят, что Елизавета с ним тайно обвенчана. Не потому ли он ведет себя здесь радушным хозяином, а она отвергает все предложения руки и сердца, что они уже обвенчаны?

Антон-Ульрих не раз настоятельно указывал своему брату: ему следует использовать все возможности, чтобы приручить непокорную цесаревну…  Иначе случится неминуемая катастрофа! Похоже, его опасения гораздо ближе к действительности, чем хотелось бы… Елизавета держится хозяйкой положения, она окружена верными людьми и не склонна принимать никаких предложении о мирном сосуществовании. Людвиг-Эрнст был в должной мере наделен трезвым взглядом на вещи, чтобы отдавать себе отчет в том, что сегодня он был на Саарской мызе послом мира от партии Анны Леопольдовны. Елизавета этот мир отвергла, в предельно корректной форме, но совершенно бесповоротно по содержанию. Очень возможно, скоро Анна Леопольдовна потеряет власть так же внезапно и быстро, как обрела ее. А вместе с Анной слетит со своего места и Антон-Ульрих с его вечной щепетильностью и медлительностью. Не пришлось бы и самому Людвигу-Эрнсту вскоре уносить ноги из России, потеряв по пути даже захудалое Курляндское герцогство!

* * *

«В Петербурге собрано худшее, что есть у черта», — раздраженно писал Людвиг-Эрнст Брауншвейгский в своем дневнике — дипломатической цифирью (дай Бог, не расшифруют и не узнают, как нелестно он отзывается о столице Российской империи и ее обитателях). Собственно говоря, эта нелицеприятная фраза относилась не к простым жителям невской столицы, а к узкому придворному мирку, свидетелем жизни которого стал Людвиг-Эрнст.

Все здесь перегрызлись между собой, и все — тайно или явно — ненавидели или опасались друг друга. Анна Леопольдовна с предубеждением относилась к собственному мужу, так как боялась, что он сам, в обход жены и сына, хочет занять трон, и в этом сомнении ее все больше и больше убеждали постоянные беседы Антона-Ульриха с графом Остерманом.

Людвиг не раз уже просил брата не вести потаенных бесед с вездесущим Остерманом — мол, это беспокоит правительницу и делает неясную обстановку при дворе еще более шаткой и туманной…  Но Антон-Ульрих отговаривался тем, что советы Остермана, этой хитрой лисы, двойного-тройного игрока и прожженного царедворца, ему крайне полезны.

«Полезны? — спрашивал Людвиг-Эрнст. — Уж не желаешь ли ты сам занять трон?».

«Я никогда не пойду против Анны!», — неизменно отвечал Антон-Ульрих.

«Тогда зачем же ты беспокоишь регентину этими беседами и настраиваешь против себя?», — недоумевал Людвиг.

Антон-Ульрих выходил из себя, злился (что в последнее время, к немалому удивлению Людвига-Эрнста, стало происходить с ним все чаще) и разговор заканчивался тем, что брат упрекал брата в незнании нравов петербургского двора, особенностей здешней политической игры, а еще в том, что не получил от его приезда ожидаемой помощи.

«Ты сам делаешь все, чтобы я не мог помочь тебе!» — отвечал Людвиг-Эрнст и уходил в свои комнаты с отчетливым ощущением, что их карта бита заранее.