Игры Фортуны

Но отдавать воинское приветствие человеку в шутовском колпаке было бы смешно. Потому сержант лишь вежливо прикоснулся к заиндевевшей шляпе и сказал:

— Здравствуйте, господин Голицын. Здравствуйте…  сударыня.

Потом помолчал, подбирая слова, и произнес:

— Зябковато здесь, однако. Позвольте пригласить вас к костру, провесть время в нашей солдатской компании за кружкой вина.

— Благодарю, сержант, — Голицын встал и слегка поклонился, как высший низшему. — Однако не страшит ли вас прешпектива расплаты за вашу доброту?

— Дальше Сибири не пошлют…  В Сибири, чай, не так холодно!

Из ледяного гроба выскочила первой шутиха, сорвала фату, бросила наземь…  Голицын, силой воли сдерживая зубовный стук — стужей свело челюсти — шел следом об руку с сержантом, беседуя о полковых новостях. Вернее, говорил только сержант, наверное, чтобы отогнать свой страх, а Голицын только кивал по временам: язык не слушался его.

Солдатам не пришлось ничего объяснять. Коновницын вообще давно замечал: нижние чины, даром что вчерашние крестьяне, на редкость хорошо понимают любую хитрость или обман. Тесный кружок служивых разомкнулся, принимая спасенных в середину. Их тотчас одели овчинными тулупами, предназначенными для караульных, нахлобучили на головы форменные парики и гренадерки, спасая от холода и сделав неузнаваемыми издалека постороннему глазу.

Капрал Сукин протянул дымящиеся кружки.

— Спасибо тебе, служивый, — сказала шутиха. Она ловко выхватила из-под пестрых одежд острый нож (видимо, им несчастные положили бы край своим страданиям, попадись неподкупный караул) и отхватила несколько косичек с вплетенными в них монетами:

— А вот подарок мой, заберите, солдатики не побрезгуйте. Зазнобам своим мониста подарите, или выпьете за наше здоровье…

Коновницын внимательно посмотрел на нее, вытащил подаренный ему браслет и тоже бросил солдатам:

— Вот еще. Чтоб языками не трепали.

Оба дара служивые тотчас честно поделили между собой:

— Спаси Христос…  Будь надежен, вашблагородь, мы молчаливые!

— Вы кофей солдатский пить будете, новобрачные? — предложил бойкий молодой солдатик, подливая несчастным в кружки гретой водки. — Первое дело, на карауле если, для сугрева!

— Помню я кофей сей, пивал, — неожиданно обрел голос Голицын. — Правда, сам забыл, когда… Выпью с тобой, солдат! Такое питье честнее, чем с иными герцогами да баронами. И с тобой, сержант, горькую выпью…

— Почему же горькую? — возразил сержант. — Лучше по обычаю просто «Горько» выпить! Эвон, сударь, какова бойка да смела супруга ваша. Грех будет, если за нее здравницу не поднять!

— И то верно, господин! — поддержали солдаты, угадывая в несчастном униженном человеке высокий род и прежнюю службу. — Совет да любовь! Бог помощь! Целуй сударушку в сахарные уста! Горько!

— Целуй меня, князь, честной народ просит! — отважная калмычка, не стесняясь солдат, обвила шею Голицына своими руками. — Целуй, растопи лед огнем! Целуй, чтобы все забыть…

На ней не было более ни капли зловонного жира — Голицын догадался, что маленькая женщина накануне тщательно смыла с себя мерзость…  Для того ли, чтобы предстать перед ним желанной? Или на случай смерти, чтобы не выглядеть постыдно? Все равно! Князь внезапно почувствовал жар в крови, который мнил угасшим навсегда, и прижался к ее устам жадными губами. Она пахла морозом и свежестью, и от черных жестких волос едва заметно доносился аромат степных трав…

— Горько!!! — ликующе заорали солдаты. Во дворце слишком заняты пьянством, распутством и злобой, чтобы слушать, что горланит у костра грубая солдатня. А услышат, решат: дурачатся гренадеры. Свадьба все же…

— А солдаты про доброту твою да ласку молчать будут? — спросил князь у Коновницына позднее, когда они отошли побеседовать, как полковые товарищи.

— Они-то? — переспросил Коновницын, указывая на своих подчиненных, которые со смехом обступили маленькую шутиху, рассказывавшую им нечто забавное (подсознательно простые люди искали своего общества, дворяне — своего). — Долгонько вы, господин Голицын, в полку не служили, коли закон наш запамятовали. Преображенцы за своих — в огонь и воду, нет между нами места предательству. Вместе и на дыбу пойдем, если что!

— Сие похвально, особенно в наши подлые дни. Однако на дыбу не придется, — сказал Голицын. — Моя…  молодая супруга измыслила хитроумную диспозицию, которая сделал бы честь Чингиз-хану. Мы несколько погреемся возле вашего артельного огня, а после в Ледяной дом уйдем…  Полушубок только дайте, он послужит нам брачным ложем…  Далее нас будет греть не ваш бивуачный костер, а пламень некого крылатого греческого бога с голым задом, ни к царскому двору будь помянут.

— Дадим и оба полушубка, — засмеялся сержант, — а кто из моих разбойников будет в окна подглядывать — сразу получит от меня в морду, клянусь честью.