Игры Фортуны

Именно к ней, к «матушке Елизавете», как почтительно называют бубновую даму гвардейцы, очень важно «подладиться» — так, кажется, говорят русские. Регент велел закладывать карету, дабы посетить скромную резиденцию цесаревны — Смольный дом на окраине Петербурга.

Во времена Петра Алексеевича, на которого так отчаянно хотела походить в поступках и поведении его дочь, цесаревна Елизавета, поблизости варили смолу и деготь для флота. Потому и Девичий дворец, возведенный отцом для дочери, переименовали в Смольный дом. А саму Елизавету Петровну покойная государыня Анна Иоанновна, презрительно усмехаясь, нарекла «смоляной принцессой». Здесь действительно пахло смолой и дегтем — небогатая окраина Петербурга, обитель ремесленного и делового люда, совсем неподходящее место для резиденции цесаревны. Но Анну Иоанновну вполне устраивало, что соперница живет далеко от дворца и Летнего сада. Заветной мечтой покойной императрицы было вовсе сбыть ее с глаз долой, однако Фортуна судила иначе, и Смольный дом теперь быстро набирал значение. Потому и пришлось Бирону со всеми надлежащими его титулу и самомнению церемониями тащиться по худой дороге на окраину, ломать колесами лед на грязных лужах.

Ноябрь в 1740 году выдался особенно холодным: ранние заморозки, пронзительный ветер с Балтики…  И повсюду мерзлые желтые листья, уже изъеденные ветром и снегом, кружащиеся в заунывном танце поземки как призраки чьих-то несбывшихся надежд. Бирон, новый властитель России, нутром чуял опасность. Но с чьей стороны она придет, кто его больший враг — Елизавета или Миних, Антон-Ульрих или Анна Леопольдовна? Это ему еще предстояло понять своим охотничьим чутьем. Ранее герцог частенько платил по счетам вечной должницы Елизаветы и, стало быть, рассчитывал на некоторую признательность цесаревны. Анну Леопольдовну, как фигуру слабую, он предпочитал держать в страхе и робости: авось, поостережется восстать против регента! Хорошее русское слово «авось», как много оно выражает!

Елизавета приняла регента по-простому, явно подражая покойному батюшке. На стол поставили водку в запотевшем графине, рюмки, знаменитый морковный пирог, о котором, смеясь, рассказывал при дворе, но который был положительно несъедобен для привыкшего к иной кухне Бирона. И еще это жирное малороссийское блюдо из вареного теста с непредсказуемой начинкой, как же оно называется? «А, вареники», — вспомнил Бирон. — «Вар-реники…». Странное слово! При дворе хорошо знали Откуда у цесаревны малороссийские вкусы и пристрастия — от любовника, казачка Алеши Разумовского, которого она ласково называла по-малороссийски же — Олексою. Бирон, поморщившись, посмотрел на все это простонародное великолепие, выпил из уважения к хозяйке только рюмку водки и попросил кофею. Елизавета усмехнулась — дерзко, вызывающе, так, как будто видела регента насквозь, но кофею подать велела.

— Перейдем сразу к делу, ваша светлость? — спросила она, когда Бирон насладился хорошо сваренным кофе.

— Охотно, принцесса, — в тон ей ответил Бирон, и их взгляды встретились, как клинки бойцов. Это были взгляды достойных противников. Виват, бубновая дама!

Несмотря на высказанную готовность к переговорам, несколько времени оба молчали. Елизавета не торопилась прерывать молчание. Налила себе водки. Быстро, легко, мимоходом, опрокинула ее в смеющийся рот. Закусила морковным пирогом. Поддела вареник на кончик столового ножа и ловко отправила его следом за пирогом. Она явно хвалилась простотой манер и обращения. Это должно понравиться в казармах гвардии — понял Бирон.

Регент первым нарушил молчание.

— Я ваш друг принцесса, давний друг, — заметил он. — Вспомните, сколько раз я спасал вас от гнева покойной государыни!

— Верно говоришь, — подтвердила цесаревна. — Однако и на пути в монастырь меня бы отбила гвардия, и тебе это было ведомо. Защищая меня, ты тетку на самом деле от конфузии спасал, так что не лукавь…  Бироша!

— Ныне вы так смелы, принцесса, — усмехнулся Бирон. — А при покойной государыне…

— И при покойной государыне я не трепетала! Я сумела бы всем показать, что достойна памяти батюшки! И, порукою мне его светлая память, еще сумею сие доказать и друзьям своим, и недругам!

Цесаревна говорила смело и гордо, но Бирон лучше других знал, что при Анне Иоанновне она не осмелилась бы произнести это вслух. Понимает, рыжая чертовка, что ее время пришло! Или приходит…

«Рано радуешься, красавица, — подумал Бирон, — Мой брат Густав командовал гвардейским отрядом при Очакове и Синковцах, так что и у меня найдутся верные штыки в гвардии».

— Я предлагаю вам союз, принцесса, наступательный и оборонительный! Руку моего старшего сына Питера и помощь нашей семьи…  Помощь и деньги!