Игры Фортуны

Елизавета же, как только уехал Бирон, вызвала к себе Жана-Рене Лестока, личного лекаря и главного советника. Впрочем, «вызвала» — слишком внушительное слово для тесного Смольного дома, где все жили друг у друга на виду, — и цесаревна, и ее маленький двор. Елизавета знала наверняка, что все время ее разговора с регентом Лесток был где-то рядом: может быть, даже подслушивал под дверями. Пришел лекарь даже слишком быстро. Что называется — по вызову явился…

— Что ты думаешь о сем визите, Иван Иванович? — спросила цесаревна.

— Регент явился к вам на поклон, — лукаво улыбаясь, ответил лекарь. — Он боится и вас, и Миниха — и сам не знает, кого больше. Ваш час настал, Елисавет Петровна! Вы очень скоро займете престол своего отца, особенно если не будете столь часто отягчать желудок чревоугодием и примете слабительный отвар сенны!

— Утомил ты со своей сенной…  Но есть маленький император, — задумчиво протянула Елизавета. — Перешагнуть через младенца? Сие грешно и по божеским, и по людским законам!

— Сделайте его своим наследником — чего проще?! И совесть не будет мучить. А коли будет, цесаревна, я пропишу вам отменный клистир — и вас послабит!

— Себе клистир вставь…  Моим наследником может быть только Карл Петер Ульрих Гольштинский, сын моей сестры Анны…  Сам знаешь, его портрет висит у меня в кабинете!

— Тогда отправьте Иоанна Антоновича и его родителей за границу, что может быть легче? Но об этом еще рано думать…  Пока вы еще не заняли трон своего отца!

— Я подожду пока пауки съедят друг друга. Пусть Миних свергнет Бирона, а после…

— А после? — в тон ей хитровато спросил Лесток.

— Мы свергнем Миниха. Анна Леопольдовна и ее младенец — не помеха. Главное — убрать Бирона и Миниха. Пусть пауки съедят друг друга…

— Вы — подлинная императрица России! Вы — и никто другой, моя государыня! Желаете, я сварю вам по этому поводу отменный печеночный декокт? Меня он всегда спасает после этих варварских яств!

И французский лекарь, поморщившись, проглотил рюмку водки и заел морковным пирогом. Потом подумал, и выпил еще одну рюмку, но закусывать более не стал. Как говорится, «живя в Риме, учишься быть римлянином». Русские обыгрывают эту древнюю поговорку со свойственным им грубым красноречием: с волками жить — по-волчьи выть! И морковному пирогу обрадуешься! Тут Лесток выпил третью рюмку и потянулся налить четвертую, но цесаревна выгнала его вон.

Часть пятая Сотрясение престола

Глава 1 Ночь гвардии

Ночь с 8-го на 9-е ноября года от Рождества Христова 1740-го выдалась холодная, на улицах уже лежал снег, а с Невы дул пронизывающий ветер. В кордегардии Зимнего дворца, где засели посвященные в замыслы генерал-фельдмаршала Миниха офицеры, чтобы держать окончательный совет перед выступлением, было, конечно, теплее, чем на улице, но все равно не жарко. Дрова были дороги, казна — считана, деньги — раскрадены, и потому топилось караульное помещение крайне скупо. Офицеры зябко кутались в собственные плащи и форменные епанчи. Чтобы согреться, все курили трубки и прихлебывали из манерок стылую казенную водку. Только что фельдмаршал Миних призвал лейб-гвардию арестовать Эрнста Иоганна Бирона, дабы защитить принцессу Анну и ее венценосного малютку-сына от грубых и жестоких притеснений регента.

— Измайловцы-молодцы, орлы-преображенцы! Выступайте скорым маршем к Зимнему дворцу, свершайте, что должно, и спасайте маленького императора и его несчастную мать от подлого узурпатора! — распинался Миних, — А поведу вас на Бирона я, ваш старый фельдмаршал, старшего же адъютанта моего, Манштейна, слушайтесь во всем, как меня!

Слов было много, слова были громоздки, но легковесны. Бирона все здесь ненавидели, и избавиться от него было потаенным и давним желанием многих. Но в последний решающий час в людях вдруг проснулось сомнение. Гвардейцы не вовремя вспомнили о законе, сулившем страшную кару за мятеж, и начали робеть. Все-таки регент, а не пес приблудный, сколько лет крутил-вертел Россией, как хотел! Силен Бирон. Боязно! Офицеры и солдаты зароптали и потребовали Анну Леопольдовну.

— Пущай, Богдан Христофорыч, матка царева сама скажет, чем малютку царя Бирошка сей обидел!

— Верно! А пусть она сама придет! Пусть сама прикажет!

— Зови Анну собственной персоной!

Миних понял, что в этот зыбкий момент вся его блестящая диспозиция грозила обернуться провалом. Кричать, угрожать, приказывать было бесполезно. Нет в воинском артикуле такого приказа — к государственному перевороту. Успех его предприятия, оказавшегося на деле скверно сплетенной авантюрой, зависел теперь от слабой и трепетной женщины — матери коронованного крошки. Найдет ли она в своей слабой груди слова, чтобы увлечь солдат на штурм власти державного временщика?