Игры Стражей, или Паноптикум мотыльков

«Мой милый Гай, когда ты придешь на наше место, я буду уже очень далеко.

Я не успела попрощаться с тобой, папа настоял на срочном отъезде в Италию на воды. Но мое сердце и последний поцелуй навсегда останутся здесь…»

– Посмотри, вот отпечаток перламутровых губ. Как тебе? Гай… Что с тобой?

София не верила глазам. Перед ней словно промелькнули десятилетия, вместо взрослого мужчины на скамье сидел небольшого роста щуплый подросток с подбитым глазом. Женщина удивленно сморгнула. Видение исчезло.

– Это невероятно, – услышала она глухой голос, – Он солгал, заставил поверить, что Мишель бросила меня… Впрочем, только так он и смог бы уговорить… Чудовище.

София терпеливо ждала, когда Гай успокоится.

Он откинулся на скамью и закрыл глаза. Лицо окаменело, осунулось. Началось усиленное старение.

– Гай, умоляю! – закричала испуганная женщина. Сев рядом, она схватила его усыхающую на глазах кисть и приложила к губам, неистово целуя.

– Вернись, не уходи!

Ярко-синие вспышки глаз заставили ее замолчать.

– Я благодарен тебе. Теперь только понял: ты послана не только подарить мне последнюю любовь, ты пришла снять заклятие, источившее, словно червь, мое сердце.

– Гай, умоляю, объясни, что это все значит!

София немного успокоилась, видя, что к мужчине возвращается моложавый вид.

– Я и мои друзья за глаза называли его Стариком, хотя сейчас я думаю, ему было не более пятидесяти лет. Когда сам юн, все люди с пробившейся сединой кажутся дряхлыми. В летний сезон 1962 года он прослыл главным плейбоем «Роял Парка». Мальчишкам доставляло огромное удовольствие наблюдать за его передвижениями от ресторана к бассейну, из игрового салона в курительный, они с придыханием следили и пытались повторить его уверенные отточенные движения. Вот так ловко он откусывал секатором кончик сигары, вот так раскуривал, выпускал колечко, потом еще и еще. Они имитировали его походку, манеру держаться. Но главное удовольствие заключалось в разглядывании и обсуждении его женщин. А пассии его были великолепны, они ослепляли. Окружали стареющего ловеласа словно облачко мотыльков, одна краше другой. Ходили слухи, что Старик тесно связан с семьей Коломбо и Коза нострой, не знаю, так ли это было на самом деле. Но то, что он был поклонником и близким другом Фрэнка Синатры, – это да. Американец заскочил на глоток-другой виски к нему в Эвиан, исполнив пару хитов под живой аккомпанемент в баре отеля. Наши глупые сердца пылали от восторга и восхищения. «Вот это жизнь», – думали мы. Шикарные женщины у ног, по уши в криминале и деньгах, в друзьях сам черт и его брат… Никто бы не удивился, если бы его навестила главная блондинка Америки. Мы ходили за Стариком по пятам словно верная свита и безумно завидовали ему.

Если бы я знал тогда, что он давно положил на меня глаз, то здорово бы удивился.

Оказалось, пока я следил за ним, высунув от восторга язык, он внимательно приглядывался ко мне.

В тот день, когда малолетний страдающий глупец осмелился оставить свою добровольную камеру, где сох по исчезнувшей возлюбленной, и спуститься в бар за стаканом сока, Старик сцапал меня с потрохами. Словно зверь, он сидел в засаде и терпеливо ждал удобного момента.

Когда я увидел его в дверях фермуара, то зажмурился, ослепнув от белизны идеально пошитой тройки. Старик поманил меня рукой, но я решил, что брежу, и уже прошел бы мимо, как он схватил меня за рукав и потянул за собой внутрь курительной комнаты. Она была пуста.

Старик нагнулся и некоторое время внимательно разглядывал меня с головы до ног. Словно он до последнего мгновения не решался сделать мне предложение, которое прозвучало словно гром среди ясного неба.

– Хочешь стать таким, как я, малыш?

Я молчал, в недоумении разглядывая казавшегося огромным мужчину.

Поняв причину моего колебания, он присел на корточки, почти сравнявшись со мной ростом.

– Не надо меня бояться, я хорошо знаю твоего отца Фердинанда Лэндола, наши кабинки для переодевания рядом.

О! Для меня это имело большое значение. Старик играет в гольф и знает отца. Сразу стало легче, я расслабился.

– Итак, Гай, видишь, я даже знаю твое имя. Прости, забыл представиться сам: – Алексис Костанидис. Итак, малыш, повторю: хочешь ли ты прожить такую же сладкую жизнь, где нет места страданиям и слезам по равнодушным девицам, разбивающим сердца хорошим парням? Ведь она уехала не попрощавшись, так?

Я кивнул, размазывая по щекам слезы.

– О нет! Ты можешь представить меня плачущим из-за женщины? Абсурд! Насколько они прекрасны, настолько и холодны, словно выточенные из камня живые статуи. Разве мрамор достоин наших слез? Нет, малыш. Лишь восхищения!

Если девушки бросают, то другие ответят за их ошибки.

Хочешь прожить жизнь, не совершив ни одной? Иметь в услужении самых прекрасных женщин, которые по щелчку пальца бросаются чистить твою обувь или вытряхивать от пыли пиджак?