— Постараюсь найти слова… — Кан говорил с увлечением и с горечью, совмещая невозможное. — Три обсидиана… Холодный… с ним судьба кажется линейной; с ним она похожа на книгу, которую можно листать вперед и назад. Горящий… с ним судьба похожа на извилистый лабиринт, где много путей и тупиков. Дымчатый, Нарра… при нем судьба видится картой дикой страны, где кто-то пометил крестиками основные пункты пути, а уж как пробираться к ним сквозь дебри, это дело каждого, и любой путь придется прокладывать самому. Я чувствовал все три появления в отдельности. Но вместе… вместе они больше, чем просто сумма; вместе они дают нечто качественно новое.
— Не книга, не лабиринт, не карта, но Паутина? — с живым интересом произнесла Карина, подавшись вперед.
— Да, — вдумчиво продолжал Кан. — Там все, что мы называем «может быть» или «могло быть» не пустые мечты, сожаления и домыслы. Все это существует на самом деле. Все это для чего-то нужно. Возможно, для того же, для чего нужны опорные нити в ловчей сети паука… или… — он невольно покосился на свою неподвижную правую руку, — множество мелких сосудов или нервов, видимых и не видимых глазу… я не знаю.
— Организм — сложная система, — сказала Карина, скрестив на груди руки и подняв взгляд к белому, подсвеченному электрическими лампами потолку, — а уж мир… он еще сложнее. И все-таки, — она вновь посмотрела в глаза Кангасску, — как ты заставляешь Паутину появиться? Как объединяешь три харуспекса?
— Кажется, я понял, как… — уверенно произнес Ученик. — Это происходит, когда я начинаю рассматривать варианты. Дымчатый, Горящий, Холодный — когда они просыпаются в таком порядке, все встает на свои места.
— Последние два лежали рядом, ты их не касался, — заметила Карина. — Или мое объединяющее заклинание подействовало?
— Вряд ли… — нахмурился Кангасск. — Помню, все три обсидиана проснулись в первый раз, тогда открылась эта пропасть. Теперь же я просто в нее заглянул. Некоторые двери нужно открыть лишь один раз…
— И к чему мы пришли? — Карина провела ладонью над меловым узором, гася не нужное теперь заклятье. Несколько мгновений спустя Кан уже забрал свои харуспексы. — К чему, Кангасск? Судьбы нет? Можно выбрать что угодно?
— Есть, — возразил Ученик. — Иначе владельцы холодных обсидианов не могли бы ее предсказывать. Но даже они осторожны в своих предсказаниях.
— Как это понимать? Ты говоришь загадками…
Возможности, пути, варианты… И отчего испокон веков человек с трудом верит во что-то, пока оно не повторится ТРИЖДЫ?.. Ученик миродержцев не исключение…
Кангасск даже не знал, что толкнуло его на этот шаг — взглянуть сквозь сплетение серебристых нитей, пока оно не исчезло, на судьбу не родившегося еще ребенка Карины… Столько путей, столько возможностей — просто поразительно! Но тогда…
«Судьбы нет? — подумал Кан. — Я проверю…» И заставил умолкнуть Нарру… Паутина пропала. Перед мысленным взором поплыло кроваво-красное марево: когда-то такое не позволяло угадать намерения Максимилиана, делая его невидимым для всех гадальщиков Омниса. Насмотревшись, Кангасск заставил умолкнуть и Горящий. И тогда остался только холодный обсидиан, предсказания которого похожи на книгу, которую не так-то просто читать без разрешения хозяина… Но тут и нечего было читать: если так представлять судьбу маленькой Мералли, которая вскоре должна появиться на свет, то в ней не будет и пары страниц…
— …Такой взгляд на мир делает человека свободным… — опомнившись, Кан понял, что все это время Карина размышляла о чем-то вслух, вновь став такой бодрой и жизнерадостной, что думать о том, что ждет ее и ее ребенка, было уже просто жутко.
«Менять судьбу можно… и нужно… — мысленно сказал себе Кангасск. — Но не так, как я сделал это для Тимай…»
— Карина, — решительно обратился к ней Ученик, поднявшись из-за стола.
— Да? — отозвалась она.
— Мне нужно срочно связаться с Орионом, — сказал Кан и уточнил: — …сыном звезд.
Глава сорок пятая. Злобный сказочник
Таких жутких миров Кангасск не посещал еще никогда. Ни в годы Ученичества, ни в годы долгого сна под обсидиановыми сводами Пятой Горы он не видел ничего подобного… выходит, что у Вселенной, доступной пониманию человеческому, есть край, и пройтись по нему — занятие не из приятных. Впрочем, какой смысл расточать по этому поводу красивые слова?.. в просторечье все это называется просто пьяным бредом: чтобы провалиться в такой беспробудный сон, Кангасск выпил все спиртное, которое подвернулось под руку. Кажется, начал он со светлого эля, а закончил крепкой диадемовой настойкой. Южное вино, изысканного вкуса которого Ученик даже не почувствовал, находилось где-то в середине списка…
Голова по пробуждении болела чудовищно; перед глазами плыли разноцветные пятна, а память выдавала противоречащие картины.