iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Под руками Кана один аспект арена перешел в другой: песок потек мутным стеклом, воронкой опускавшимся в рыхлое тело безымянной пустыни. Как старик Маор многие годы назад, Ученик открывал колодец. Долго ждать не пришлось: из темных глубин наверх поднялась пресная вода. В мире где застыл в полете дождь, не долетев до земли, вода поднялась наверх… и Кангасск не задумывался — как…

Напиться. Умыть усталые лица, покусанные северным морозом. Наполнить фляги. Напоить раненого зверя. Вода — это жизнь. И надежда.

— Мы дойдем, Занна, — поднявшись с колен, пообещал Кангасск. Музыка багрового арена, чужая и дикая, с непривычки туманила разум, и слова звучали невнятным шепотом.

— Дойдем, — уверенно отозвалась Илианн.

Чтобы облегчить шаг Эа, которая слабела с каждым днем, Кангасск выбросил почти всю поклажу еще в начале пути, оставив лишь свою походную сумку, которую нес теперь на плече. Теплое одеяло, запасная одежда, походный котелок и прочее — к чему уже это все: Страннику и наррату вся пустыня — дом. Где бы Кан со своими спутниками ни останавливался на привал, он открывал колодец. Если нужна была посуда, то горсти арена, обращенного во второй или третий аспект, хватало на пару мисок для воды и еды. Заставляя петь чужой арен, Кангасск чувствовал следы жизни, навеки уснувшей в нем, и заставлял песок течь, поднимая их на поверхность. То были коричневые растения, привыкшие цвести в глубине пустыни, не видя света, сочные и сахарные; то были животные, не знакомые жителям Омниса, что, впрочем, нисколько не портило вкус их мяса.

Еды хватало. Кан сумел бы накормить щедрыми дарами пустыни даже чаргу, но Эа отказывалась от еды, зато каждый раз жадно припадала к воде. Жажда, бесконечная жажда мучает каждого отравленного…

Покидая стоянку, Кангасск возвращал пустыне всё. Стеклянный колодец, монолитные утварь и убежище — все развеивал в изначальный первый аспект. Так поступали Странники и нарраты с начала времен, до тех самых пор, пока Макс Милиан не приказал поднять из арена монолитный город Дойр-Кандил, что и ныне возвышается над песками Кулдагана.

…Если, спасаясь от погони, ты ушел в Провал и опередил противника на шаг, тебе повезло: у тебя есть в запасе час, а то и день. На два шага, на три — еще лучше… Но вечности в запасе у тебя не будет никогда, и рано или поздно твое время истечет.

Кангасск часто думал об этом… Вспоминая Провал, Немаан-стиг не врал о пережитом: да, он провел в этом мире целую вечность; да, он воевал в нем; да, он ненавидит его как стиг и как человек, на которого он стал так похож. И — да, он зарекся возвращаться сюда. Но вряд ли это его остановит. Значит, стиг придет. Если успеет, конечно. Но Ученик смотрел на Занну и Кангасси, устало бредущих по песку, что заставляет ноги вязнуть на каждом шагу, тратить лишние силы; смотрел на чаргу, от которой осталась лишь тень былой Эа… и на себя взглянул, отразившегося в темной провальной воде колодца, на себя, выглядящего не на бессмертные тридцать три года, а на все смертные сорок… О, он успеет…

Четвертый день пути подходил к концу. Странно говорить о смене дней в багровом мире, где даже солнце замерло в небесах, странно… Кангасск измерял дни собственной усталостью, больше и нечем было. И, похоже, каждый следующий «день» становился короче предыдущего… Кан устал и душой, и телом. Если бы он просто шел по родному Кулдагану, как вольный наррат, живущий одной лишь музыкой арена… разве устал бы он так? Без Триады, два обсидиана которой, объединившись, противостояли последнему, без устали споря с ним; без необходимости вкладывать под конец «дня» последние силы в пробуждение чужого, багрового арена, чей вечный сон подобен смерти; без угрозы за спиной; и без трех своих спутниц, сил у которых осталось еще меньше, чем у него.

Впрочем… не будь их, Кангасск и не пришел бы сюда, и не бежал бы от судьбы.

На плечах Ученик нес уставшую Кангасси; под конец дня он всегда сажал девочку на плечи, и та дремала, убаюканная его мерным шагом. Занна шла по правую руку от Дэлэмэра, опустив голову и отрешенно глядя себе под ноги.

Она не жаловалась, а Кан с тоской подумал, что могучий Алх Айеферн легко подхватил бы на руки и ее, и шел бы куда бодрее Ученика, несущего на плечах лишь маленькую девочку. Это правда, силачом последний Ученик никогда не был… да и Зига тоже… И сейчас, неся на плечах Кангасси и взяв на руки Занну, далеко бы не ушел: эдакой бравады ему, уставшему, хватило бы шагов на тридцать.

Следом за людьми с трудом поспевала ослабевшая чарга. Могучий зверь, раньше с легкостью поднимавший троих человек, теперь с трудом держался на собственных лапах. Рана на плече распухла, поднявшись пузырем под свалявшейся рыжей шерстью: тело пыталось отвергнуть зазубренный стальной наконечник злосчастной стрелы.

…Сердце дернулось. И сжалось болезненно…

— Кан, почему ты остановился? — встревожилась Занна. — Нам еще столько нужно пройти…