Ийон Тихий

Йозеф вложил сим-карту в чужой телефон, пока они шли к машине Молчанова. Тут же вывалилось огромное количество пропущенных звонков. Не меньше половины – от Хеленки. Сердце сжалось.

Он вызвонил Викторию Павловну. Они подобрали ее у ворот интерната, и дальше она показывала дорогу. По всему видать, она не раз бывала в этой больнице: знала, куда поворачивать, где лифт, какой этаж нажимать, сколько нужно дать санитаркам, чтобы впустили в неприемный час.

Хелена была бледненькая-бледненькая, вся в гипсе, на растяжках. Голова в бинтах – побрили, небось, изверги, не понять им, что значат красивые волосы для глупой девчонки. Аппараты какие-то. Надо было Клару с собой взять, хоть объяснила бы, что к чему.

– Дочка, – он коснулся ледяной ладошки, садясь на табурет рядом, обхватил своими грабками, отогревая. – Хеленочка, я пришел, – он осторожно поцеловал белую щечку, стараясь не задеть бинты.

Она открыла глаза. Большие-пребольшие, светло-серые, как и у него. Она вообще была сильнее на него похожа, не на Марту. Папина дочка.

– Папа, – прошептала она, и из глаз покатились слезы, огромные и крупные, как жемчужины.

– Хеленочка, ну не плачь.

– Они сказали, ты не придешь, – всхлипнула Хелена.

– Как я мог не прийти? Ты же моя дочка, – он гладил холодную ладошку.

– Мама не пришла. Она меня больше не любит.

– Ну что ты, детка! Конечно, любит.

– Меня никто не любит, – прерывающимся голосом сказала Хелена, – потому что я тупая! Мама ненавидит меня за это. Она не захотела со мной разговаривать.

Чтоб ты провалилась, подумал Йозеф. Со своими собаченьками, суками прожорливыми, разговариваешь, а дочь родная – по боку.

Он прижал дочкину ладонь к небритой щеке.

– Хеленочка, я тебя люблю. И мне все равно, тупая ты или нет.

– Правда? – сквозь слезы в глазах сверкнула крупинка надежды.

– Детка, чтобы скорее повидать тебя, я нарушил приказ Центра. Рискнул сотней с гаком мирных граждан, развязал бойню, каких в истории еще не было, уничтожил полтора десятка вражеских кораблей.

– Чё, правда? – Хеленка изумленно расширила глаза. – Па, а тебя ругать не будут?

– Будут, – честно ответил он. – Но мне плевать.

– Папочка! – слезы моментально высохли, глаза залило полным, беспредельным счастьем. – Ты самый лучший папа на свете!

И почему перед глазами снова повисла пелена? Только не темная, а светлая. Йозеф моргнул, и щека стала мокрой. Прямо сообщающиеся сосуды какие-то. Хеленка перестала плакать, так слезы все равно нашли, откуда течь.

– Папа, ты такой клёвый! Я тебя обожаю.

– Тогда пообещай мне кое-что, детка. Больше никогда так не поступай, ладно? У меня нет никого, кроме тебя. Ты – мое единственное сокровище, – он старался всеми силами донести до нее это, чтобы глупышка поняла. – Ты должна меня пережить. Продолжить мой род, наплодить толпу внуков, и только потом…

Хелена хихикнула.

– Ну все, дочка. Мне нужно идти. Я поговорю с Викторией Павловной, с доктором, найду для тебя новую школу…

В светлых глазах снова мелькнула паника.

– Нет, папа! Не бросай меня! Не отдавай меня больше в школу, пожалуйста!

– Ну как же, детка? Тебе надо учиться.

– Не-ет! – она опять заплакала. – Я не могу учиться, как ты не понимаешь? Я ведь глупая.

– А что же делать? – он растерялся.

– Забери меня отсюда! – взмолилась Хелена. – Забери к себе!

– Куда я тебя заберу-то? – пробормотал он. Что у него впереди? Больница, могила…

– Возьми меня на корабль! Я качки не боюсь, – бедная Хелена; кажется, она недопонимала, на каком корабле служит ее папа. – Я буду хорошо себя вести и во всем тебя слушаться, честное слово! И прыгать за борт не стану. Клянусь, что буду жить долго-долго и внуков тебе нарожаю, сколько хочешь. Только обещай, что заберешь меня с собой. Па-ап!

Йозеф сглотнул.

– Обещаю.

– Правда? – Хелена радостно попыталась его обнять, но с переломанными руками это вряд ли ей удалось бы, даже не будь растяжек. – Честно-честно? И ты всегда будешь рядом со мной?

– Да, детка. Когда ты поправишься. А сейчас тебе нужен покой и хорошее лечение. Слушайся доктора и не забывай пить витамины, ладно?

– Ладно, – пробормотала Хелена, закрывая глаза. – Я очень тебя люблю, папочка.

Ладошка, в конце концов ставшая теплой, выпустила его руку. Йозеф некоторое время смотрел на задремавшую Хеленку, словно пытался запомнить. Потом дернул плечом – за остаток жизни не забудет, – резко встал и вышел из палаты.

Виктория Павловна нагнала его на лестнице. Шла рядом, приноравливаясь к его неровному, хромающему шагу, наконец, произнесла вслух то, что грызло ее изнутри.

– Вы ее обманули. Вам не позволят взять девочку на корабль. Да?

– Да, – ни капли раскаяния в голосе.

– Как вы могли? Вы же отец!