Ийон Тихий

– Стоять! Главнокомандующий, отойдите от него, быстро! На этом человеке печать проклятия.

Вредный дед, как ни странно, послушал. Видно, прозвучало в голосе кардинала что-то такое, с чем невозможно не считаться. Отдернул руку, которой едва не схватил Гржельчика за ворот в состоянии аффекта, и попятился на несколько шагов.

Торопливо бормоча молитву, Натта расставлял свечи по углам кабинета, кропил вокруг застывшего Гржельчика святой водой, крестил мелко со всех сторон. Он знал, что это, но с проявлением столь мощной черноты сталкивался впервые. Не прекращая молитвы, он достал мобильник и послал сообщения монахам из своих помощников, вызывая их. Через полминуты кабинет заполнился людьми в черных рясах, затянувших хором какое-то песнопение и захлопотавших.

– Это Йозеф Гржельчик? – обратился Джеронимо Натта к Максимилиансену, подбородком указуя на капитана, которого усадили на стул и окуривали каким-то ароматным дымом.

– Да, – хрипловато ответил старик. То ли голос сорвал, крича на подчиненного, то ли дошла серьезность происходящего.

– Нужно было вызвать его раньше, – констатировал кардинал. – Когда я впервые сказал вам об этом. Мы чуть не опоздали.

– А… а что с ним? – растерянно спросил Ларс.

– Слуги дьявола поймали его душу в ловушку. Тьма поглощает его. Еще немного – и было бы поздно.

Нестройное пение монахов плыло по кабинету, завораживая.

– Но… но… кто это сделал?

– Мы обязательно выясним, – каменная маска, заменившая Джеронимо Натта лицо, сделалась еще жестче. – Уничтожим приспешников сатаны и само их гнездо таким образом, что еще тысячи лет никто не решится повторить подобное.

– А он? Вы его вытащите?

– Мы спасем его душу, – твердо ответил кардинал. – Это наш долг, и это все, что я могу обещать. Тьма слишком глубоко погрузила в него свои когти, разрушая плоть. Я удивлен, что его дух еще сопротивляется воздействию тьмы. Очень сильный человек.

Он шагнул к Гржельчику, устало и грузно привалившемуся спиной к спинке стула. Монахи расступились, и кардинал возложил ладони ему на лоб, шепча что-то про себя. Гржельчик вздохнул глубоко – от боли или от облегчения, не понять.

– У таких сильных духом людей – своя беда. Зло не может пробить их броню сразу, соскальзывает с нее, бьет по уязвимым местам – детям, внукам, прямым потомкам. Сын мой, – он дотронулся до руки Гржельчика, – у тебя есть родные дети или внуки?

– Дочка, – прошептал он едва слышно. – Она недавно пыталась покончить с собой. Значит, это из-за меня…

– Нет, – строго возразил Джеронимо. – Не из-за тебя! Нет твоей вины в том, что ты стойко сопротивлялся дьявольским козням, за это лишь хвала тебе. Те, кто на самом деле виновен, ответят перед Богом и людьми, не сомневайся. И не волнуйся за свою дочь. Ее тонкие структуры не совсем идентичны твоим, зло не могло проникнуть в нее глубоко. Я пошлю к ней монахинь. С ней все будет хорошо, сын мой.

– Спасибо, – выдавил Гржельчик.

Кардинал вновь повернулся к Максимилиансену, полы красной мантии крутнулись вокруг колен.

– Соскальзывая с брони, зло брызжет в стороны, находя души, не защищенные верой, укореняется в них, чтобы ранить извне. Друг оборачивается врагом, жена – злодейкой, любимая собака кусает… Случайный знакомый подставляет ногу, попутчик лезет в драку, начальство… – он окинул главнокомандующего многозначительным взглядом, – начальство придирается и орет…

Ларс почувствовал себя ужасно. Словно туман, морочащий его, сдернуло порывом ветра, и он наконец осознал, что творил. Он действительно придирался к Гржельчику не по делу. Первое время еще ругал себя, пытался самому себе объяснить рационально, что повода для враждебности к подчиненному нет, а личную неприязнь следует искоренить, коли она мешает служебным отношениям. Потом стал выдумывать для себя оправдания: мол, Гржельчик ни во что его не ставит, хочет подсидеть; злорадствовать начал, изобретать для него неприятные задания, порочить перед координатором. А чем все едва не кончилось? Смотря на минувшее, он ужасался своим собственным приказам. Можно каяться сколько угодно, ставить свечи, бить поклоны иконам, но того, что сотворено, не вычеркнешь. Это был его приказ – сбить «Ийон Тихий». Даже такой одиозный маньяк, как Шварц, пытался его отговорить, но он никого не слушал. Как теперь оправдаться? Приказ был отдан не в здравом уме, не в трезвом состоянии? Раз так, главнокомандующего пора менять. На кого? На кого, Господи, если человека, наиболее подходящего на это место, он сам едва не угробил?

– Спасите его, – взмолился он. – Пожалуйста!

– Все в руках Божьих, – сухо ответствовал кардинал.

– Если Божьим рукам потребуется помощь, – Ларс сознавал, насколько жалко это звучит, – вы только скажите, ваше высокопреосвященство.

– Богу требуется лишь крепкая вера в Него, – кардинал повернулся к Гржельчику, и его железный тон изменился, слова прозвучали почти заботливо: – Сын мой, ты сможешь идти, или прислать коляску?

Гржельчик встал, придерживаясь за спинку стула. Взор застилала темнота, не желая уходить, и в голове засела боль, буравя все сильнее, но он усмехнулся: