Иисус и иудаизм

Наиболее полная аргументация против приписывания Иисусу целей, обеспечивших конечный результат, принадлежит Генри Дж. Кэдбюри (см. его книгу «The Peril of Modernizing Jesus» 65). Но Кэдбюри, современный взгляд состоит в том, что «цель человека следует выводить из его письменно зафиксированных слов и действий. Эти слова и действия были мотивированы его целью. Они были выбраны с учетом их эффективности для достижения задуманного» (р. 120 f.). Однако во времена Иисуса «планировать линию жизни de novo не приходило в голову почти никому» (р. 123). В качестве характеристики Иисуса Кэдбюри предложил термин «нерефлексивное бродяжничество» (р. 125). Аргументация его была направлена как против «последовательной эсхатологии» Швейцера (р. 127 f.), так и против взгляда на Иисуса как на социального или политического реформатора (р. 128—130). Он в явном виде упоминает аргумент «дыма без огня не бывает», но настаивает на том, что «пропорция дыма и огня может меняться в очень широких пределах, и дым часто мешает точной локализации огня» (р. 40). Вместо современной точки зрения, согласно которой «огонь», который произвел дым, — это собственные цели Иисуса, Кэдбюри предлагает свою:

Я хочу предложить гипотезу, что у Иисуса, вероятно, не было определенной, унифицированной, сознательной цели, что отсутствие такой программы a priori вероятно, и что это хорошо согласуется с историческими фактами (р. 141).

Предостережение Кэдбюри против наложения современных категорий и способов мыслить на древний мир полезно, но в данном случае не убедительно. Сознательно задуманные программы были не так уж чужды древнему миру, как он полагает, и нам не надо далеко ходить за примерами. Две сектантских или полусектантских группы в иудаизме времен Иисуса имели такие программы: хаверим и ессеи 66. Первые хотели освятить жизнь целиком, сделать обычную жизнь такой же святой, как храм, наполненный присутствием Бога 67. С этой целью они договорились брать в руки, продавать и есть пищу фактически той же чистоты, какую Библия предписывала служащим в храме священникам. Целью ессеев (это известно из Рукописей Мертвого моря) был очищенный, «истинный» Израиль (хотя этот термин не вполне точен) 68, состоящий из тех, кто посвятил себя соблюдению «завета Моисея», как его интерпретировали лидеры секты. Для достижения этой цели они шли на крайние меры, такие как обобществление имущества и очень строгое ограничение общения с посторонними. После распятия Иисуса его последователи образовали секту или полусектантскую группу внутри иудаизма. Есть все основания приписывать им такую же степень преднамеренности, какую мы приписываем хаверим и общине Мертвого моря. Их программа, в том виде, как она появляется, например, в письмах Павла, была ясной и открытой, и она определяла их деятельность. Они намеревались подготовить Израиль и — во вторую очередь — «полное число»» язычников к возвращению Господа 69. С этой целью они организовывали миссии, распределяли ответственность (Гал. 2:6—10) и даже провели совещание, чтобы убедиться, что их попытки объединены общей целью (Гал. 2:1 сл.).

Таким образом, вопрос не в том, ставили себе древние люди и древние евреи в частности цели или не ставили, строили они свои действия в соответствии с целями или нет. Они это делали. Вопрос в том, можно ли цели Иисуса вывести из результатов его деятельности. Можем ли мы, например, провести границу между целями Иисуса и целями его последователей после его смерти?

До сих пор я настаивал на том, что историк должен исследовать этот вопрос и проверить данные. Это не тот вопрос, который надо выбросить из головы как неуместный по отношению к древнему миру или неподходящий для богословия (часто боятся, что избыток истории нанесет ущерб вере). Разумеется, мы не должны игнорировать факты.