Иисус и иудаизм

Все это, особенно превращение основанного на фактах пророчества в угрозу, которая стала содержанием обвинения, требует слишком уж богатого воображения. Проще поверить, что Иисус сказал что-то, что лежит в основе предания. Может быть, он предсказал военное поражение? Нельзя исключить, что, как человек проницательный, он видел, куда приведут народ зелоты спустя одно поколение. Однако нет причин думать, что такого рода банальное соображение (если вы, друзья, будете продолжать сеять смуту, это неизбежно приведет к беде) лежит в основе двойной традиции пророчества и угрозы, какой мы ее знаем. Даже если согласиться с тем, что пророчество принадлежит самому Иисусу, все равно останется невероятным, что форма угрозы произошла от простого пророчества беды. Намного проще предположить, что Иисус или угрожал разрушением храма, в чем сам должен был играть какую-то роль, или предсказывал его разрушение в таких словах, что пророчество могло быть истолковано как угроза. Если бы он сделал общее предсказание, что иностранные войска однажды возьмут Иерусалим и разрушат храм, то трудно понять, как такое предсказание могло бы привести к преданию, которое мы находим в евангелиях и Деяниях.

Если Иисус не предсказывал захват храма иностранными войсками, и если он сам не планировал вооруженное восстание, значит, он либо предсказывал, либо угрожал, что храм будет разрушен Богом. В этом случае остается вопрос, хотя ответ на него, видимо, получить не удастся, о его собственной роли в этом разрушении. В Мк. 13:1 сл. пар. у него такой роли нет, тогда как в других местах, включая Ин. 2:18 сл. (предположительно) она предполагается. Однако даже если Иисус сказал «Я разрушу», он мог иметь в виду только то, что он действовал бы как доверенное лицо Нога и делал это в ситуации наступления эсхатона.

Наконец, мы можем заметить, что все, сказанное Иисусом, так или иначе становилось известным. У Марка пророчество о разрушении обращено к одному ученику, у Матфея — к «ученикам его» (24:1). У Луки Иисус обращается к более широкой аудитории (21:5). Здесь, как и в других местах, мы должны предполагать, что упоминания об аудитории вторичны. Публичность утверждения следует из того, что оно было использовано в обвинениях, выдвинутых против Иисуса и Стефана.

Таким образом, мы приходим к выводу, что Иисус публично предсказал разрушение храма или угрожал его разрушением, что эти слова были обусловлены его ожиданием наступающего эсхатона, что он, вероятно» также ожидал появления нового храма» который будет дан Богом с небес, и что он произвел демонстративную акцию, пророчески символизирующую грядущее событие.

Ролоф считал «очищение» храма и пророчество о его разрушении «очевидно противоречащими» друг другу, если принять во внимание, как должны сочетаться слово и дело пророка. Иисус в одно и то же время смотрел на храм как на место присутствия Бога, которое должно быть очищено для использования в настоящее время, и предсказывал его разрушение*9. Другие, интерпретируя акцию как «очищение*», тем самым преуменьшали силу речения о разрушении. Так, Борнкам писал, что «очищение'» храма — это «нечто большее, чем акт реформирования с целью восстановить храмовую службу в ее первоначальной (sic!) чистоте». Иисус «очищал святыню для наступающего царства Бога» 70. Здесь отброшена угроза разрушения и, следовательно, радикальная связь с эсхатологией.

Согласно предложенной нами гипотезе» акция и речение образуют единое целое. Иисус произнес пророчество (или угрозу) о разрушении храма и совершил действие, которое, будучи демонстрацией против жертвоприношений, символизировало это разрушение. Он не хотел очистить храм ни от нечестной торговли, ни от торгующих ради «чистого*» поклонения Богу. Не возражал он и против храмовых жертвоприношений, предписанных Израилю Богом. Он хотел сказать, что конец близко, и что храм должен быть разрушен, чтобы мог появиться новый и совершенный храм 71.

Наша гипотеза частично подтверждается тем смущением» которое вызывает у Матфея и Марка угроза разрушения» а также смущением всех трех синоптиков в связи с акцией в храме. Матфей и Марк объясняют, что угроза разрушения содержалась только в показаниях лжесвидетелей (Мф. 26:59 сл.; Мк. 14:56 сл.); и все три синоптика с помощью цитаты о «пещере разбойников» дают понять, что Иисус совершенно разумно протестовал против нечестности (Мк. 11:17 пар.). Они пытаются представить акцию относительно безобидной и лишают речение силы — хотя сообщают и об акции, и о речении. Несмотря на их старания, мы должны увидеть и акцию, и речение во всем их значении. Событие, стоящее за евангельским текстом, заключалось в том, что Иисус угрожал разрушением храма (или предсказывал его) и предпринял некие действия с целью это продемонстрировать.

Дополнительное преимущество нашей интерпретации в том, что она объясняет одобрение храмовой службы апостолами (Деян. 2:46; 3:1; 21:26). Они думали не о том, что Иисус считал ее нечистой, а только о том, что дни этого храма сочтены.