Иисус Христос – величайшее чудо истории. Опровержение ложных теорий о личности Иисуса Христа и собрание свидетельств о высоком достоинстве характера,

Что же этому причиной? Чудо из чудес. Христос хочет любви человека, – это значит, Он хочет того, что с величайшим трудом получается от мира, чего напрасно требует мудрец от некоторых друзей, отец от своих детей, супруга от своего мужа, брат от брата, словом, Христос хочет сердца: этого Он хочет для Себя. Он достигает этого совершенно и беспредельно, и Его требования сопровождаются быстрым успехом. Из этого я заключаю о Его Божестве. Александр, Цезарь, Ганнибал, Людовик XIV со своими гениями ничтожны. Они завоевали мир, но не могли приобрести друга. Я, быть может, единственный человек в наше время, любящий Ганнибалла, Цезаря и Александра. Великий Людовик XIV, так ослепивший своим блеском Францию и всю Европу, не имел ни одного друга в своих владениях, даже в среде своего родного семейства. Правда, мы любим своих детей; но за что мы их и почему любим? Мы повинуемся природному инстинкту, Божию установлению, необходимости, которую сознают также и чувствуют звери; но как много есть таких детей, которые остаются равнодушными к нашим ласкам и бывают холодны за наши о них попечения, – как много есть детей неблагодарных! Генерал Бертран, любите ли вы своих детей? Он, конечно, любит их; но они наверняка не отвечают этой любви. Ни ваши благодеяния, ни природа не в состоянии вызвать такой любви, какой дышат христиане к Богу! Когда вы умрете, ваши дети, без сомнения, будут вспоминать о вас, пока не проживут доставшегося им наследства, но наши дальнейшие потомки едва ли будут знать о том, что вы когда-то жили. И вы, генерал Бертран, и мы, живя на острове, не находим никакой другой радости, кроме взгляда на наши семейства.

Но вот Христос взывает, и сию минуту целые поколения соединяются союзом более крепким и тесным, чем союз крови, соединяются святейшим и сильнейшим союзом, какой только может быть. Христос возжигает огонь любви, который поглощает всякий эгоизм и превосходит какую хотите любовь.

Почему не хотят признать этих чудес Его воли, почему не хотят допустить, что Слово есть творец мира? Основатели религий не имели никаких предчувствий той таинственной любви, которая составляет сущность христианства.

Человек сам внутри себя глубоко чувствует, что у него нет сил заставить других любить себя. Величайшее чудо Христа заключается неоспоримо в этом господстве любви.

Ему только одному удалось возвысить человеческое сердце к невидимому до пожертвования временным, и при помощи этого средства Он связал Небо с землей.

Все, искренно уверовавшие во Христа, ощутили эту чудную, высокую, сверхъестественную любовь, это непонятное явление, невозможное для разума и сил человеческих, этот священный огонь, силу которого и время – этот великий разрушитель – не может ограничить. Этому я больше всего дивлюсь, об этом я больше всего думал. И это чудное явление безусловно доказывает мне Божественность Христа. Я сокрушаюсь о тех массах людей, которые из-за меня умерли… Да сохранит меня Бог от того, чтобы я когда-нибудь сравнил энтузиазм солдат с христианской любовью: они настолько различны одно от другого, насколько различны их основания. Конечно, мое присутствие было необходимо, – электрический огонь моего взора, мой голос, одно мое слово зажигали священное пламя в сердцах солдат. Я бесспорно владею тайной этой магической силы, которой одарен мой ум; но я не могу передать ее другим; ни один из моих генералов не получил ее от меня и даже не отгадал ее тайны; я еще более бессилен увековечить мое имя и любовь ко мне в сердцах людей и совершить что-нибудь удивительное, не прибегая к материальным средствам.

Теперь я на острове св. Елены, – теперь я прикован к этой скале. Кто сражается за меня, кто завоевывает для меня царства? Где придворные, очевидцы моего несчастья? Думает ли кто-нибудь обо мне? Кто трудится для меня в Европе? Кто остался мне верен, где мои друзья? Да, их нашлось только два или три, которые обессмертили свое имя, свою верность: они разделяют мое изгнание и утешают меня в несчастии».

Тут голос императора принял обычный тон иронической меланхолии и глубокой скорби. «Да, наша жизнь, – продолжал он, – блистала всеми лучами короны и самодержавия, и на вашей жизни, Бертран, отражался этот блеск, подобно вызолоченному куполу инвалидного собора, облитому лучами солнца! Но доска перевернулась, и золото мало-помалу стерлось. Потоки несчастья и позора, каждодневно на меня изливавшиеся, отняли у меня последнее достояние. Мы теперь – только свинец, генерал, а скоро будем землей.

Такова судьба великих людей! Так исчезла слава Цезаря и Александра, их забыли, забудут и нас! Имя того или другого завоевателя или императора останется только темой для школьных задач! Наши дела падут под ударами педанта, который или обругает, или похвалит нас. Как разнообразны суждения о Людовике XIV! Едва умер этот великий государь, его оставили одного в его версальской спальне, – про него забыли, над ним, быть может, насмехались его же придворные. Это больше не государь их. Это лишь труп, гроб, могила и ужас собственного разрушения.