Вместе с тем нельзя формировать христианское мировоззрение на основе самого постмодернизма. Наша задача — отыскать в современном обществе эквивалент воскресения. Путь назад к легким ответам модернизма закрыт для всех, будь то католики, протестанты, фундаменталисты или либералы. Нам остается лишь двигаться вперед — в мир, где Бог творит новую историю. Сохраняя верность символам смерти и воскресения, смиренным традициям благочестия, мы привносим их в контекст нового, многослойного общества, сами обогащаясь свежими мыслями и доводами, глубже проникая в суть вещей. О, бессмысленные и медлительные сердцем, чтобы познать замысел Божий! Разве не надлежало модернистскому пониманию христианства умереть, дабы явить нам свежий взгляд на истину, представляющую собой не набор доктрин и теорий, а личность обитающую в сердцах множества людей?
Когда же, наконец, мы осознаем, что место христиан — в передних рядах строителей мира, грядущего на смену постмодернизму. Экзистенциональная тревога, охватившая индивидуум 1960–х годов, в 1990–х годах охватила все человечество. Люди, не сумевшие найти опору в жизни в 1960–е годы, в 1990–х сформировали общество, лишенное прочного основания. Какой же должна быть реакция христиан на все это? Мы призваны нести в мир Божью любовь, прошедшую долиной смерти, чтобы вернуться к жизни. Постмодернистскому мировосприятию не хватает именно любви. Характерная для постиндустриальной эпохи герменевтика подозрения по сути полностью отрицает возможность существования созидательной животворящей любви. Ответ на это находится в смерти и воскресении Христа; Бог–Творец всего сущего открылся нам в жертвенной любви, которой не в силах коснуться тление герменевтики подозрения. Он явился нам в Личности, обретшей себя в самоотвержении, в Истории, повествующей лишь об исцелении и возрождении, и, наконец, в Реальности, понимание которой открывает новые горизонты познания возможность любить и быть любимыми.
Сейчас, на рубеже веков, мы можем поведать об этом обделенному любовью миру. Именно в этом, по моему убеждению, заключается наше призвание; рассказывать людям истинную историю и жить в соответствии с символами, являя ближним сущность христианства. Сегодня и мы сами, и наше служение в мире Божьем должны стать ответом на безмолвную молитву не одного смятенного псалмопевца, но целого рода человеческого, а с ним и всего творения: «Пошли свет Твой и истину Твою; да ведут они меня и приведут на святую гору Твою и в обители Твои», И когда нас самих озарит свет истины и удивительной славы Божьей, воплотившейся в Иисусе Христе, мы сможем дать ответ разочарованному миру и тому отрезку собственной души, который все еще пребывает в смятении; «Что унываешь ты, и что смущаешься? Разве не надлежало этому случиться? Уповай на Бога, ибо мы будем еще славить его, спасителя моего и Бога
Возвращаясь к истории Эммауса, позволю себе закончить главу притчей. Действие ее происходит на фоне одного из величайших символов светской философии модернизма — стихотворения Мэтью Арнольда «Дуврский берег». В нем Арнольд уже в конце Х1Х века говорил о том, что так называемое «море Веры» опустело. Наступил отлив, и мы слышим лишь а(стенающий зов небытия» далеких вод, оставаясь в мрачной тьме, где по пророческому выражению Арнольда находится «гуща схватки первозданных сил».
Два атеиста по пути домой размышляют о происходящем в современном мире. Мечты о прогрессе и просвещении утратили свою привлекательность. Критический настрой постмодернизма положил конец прежнему миропониманию.
Продолжая свой путь по дороге, ведущей к дуврскому берегу, наши приятели оживленно спорят о том, как могли произойти подобные вещи. Почему повествования, в соответствии с которыми жили многие поколения людей, так нас разочаровали? Чем заменить далеко не однозначные символы нашей культуры? Что нам делать теперь, когда на всякой идее прогресса лежит клеймо «Вавилонской башни»?