Иисус. Все мировые исследования

Исследование названий книг из собрания Наг-Хаммади, проведенное Мадлен Скопелло, позволило заключить, что эти заглавия появились у книг еще в то время, когда они распространялись на греческом, до создания коптских переводов[1711]. Множество заглавий[1712] строится так: жанр произведения плюс знаменитая фигура из прошлого, как правило, мужчина, представленный либо как автор откровения, либо как тот, для кого оно предназначено: Молитва апостола Павла (I, 1), апокриф – Иоанна (II, 1; III, 1; IV, 1 и BG 8502, 2); Евангелие — Фомы (II, 2), Филиппа (II, 3), Марии (BG 8502, 1); диалог — Спасителя (III, 5); апокалипсис – Павла (V, 2), Иакова (V, 3), (второй) Иакова (V, 4), Адама (V, 5), деяния – Петра и двенадцати апостолов (VI, 1); парафраз – Сима (VII, 1); трактат – Сифа, второй (VII, 2); поучения – Силуана (VII, 4); три стелы – Сифа (VII, 5) и послание – Петра к Филиппу (VIII, 2). В этой группе Силуан – единственный персонаж, названный по имени, но не упоминаемый в тексте книги. Мария Магдалина – единственная женщина, чье имя появляется в заглавии. Другие женские персонажи с именами в заглавиях – обитательницы умопостигаемого мира[1713]. Заглавие Евангелие Иуды соответствует этой схеме. Скопелло полагает, что заглавия такого типа – определение жанра плюс имя какой-либо знаменитой фигуры из прошлого – маркировали книгу как священный текст[1714].

По всей видимости, писец, собравший эти трактаты в одном кодексе, искал апостольское подтверждение гностической интерпретации учения Христа. Как очевидно и в некоторых кодексах из Наг-Хаммади[1715], последовательность трактатов в Кодексе Чакос указывает на знакомство с христианским каноном. Послание Петра Филиппу не только открывается словами о том, что Петр, как глава Двенадцати, имел право собрать других апостолов и преподать им учение воскресшего Спасителя, но и содержит прямые аллюзии на первые главы Деяний. Петр в нем учит, как правильно понимать Страсти Иисусовы. А пересказывая речь Петра в Храме, где тот доказывал, что Иисус «был этому страданию чужд», автор включает в нее, по всей видимости, обычный христианский Символ веры:

И был он исполнен духом святым. И говорил так: Просветитель наш Иисус, сошел и был распят. Он носил терновый венец. И надел он пурпурное одеяние. И был он [распят] на древе, и был он похоронен в гробнице. И он восстал из мертвых. Братья мои, Иисус этому страданию чужд. Но мы есть те, кто пострадал через прегрешение матери нашей. И потому он все делал подобно нам. Ибо Господь Иисус, Сын неизмеримой славы Отца – творец нашей жизни. Братья мои, не будем повиноваться беззаконным и ходить путями их… (139, 14–30)[1716].

Краткое изложение фактов о Страстях, ставшее частью речи Петра на Пятидесятницу, не отличается от того, чего мог бы ожидать любой читатель канонических Евангелий и Деяний. Для гностического рассказа о Страстях этот перечень необычен, поскольку в нем упоминается погребение[1717]. Однако 1 Кор 15:3–5 показывает, что еще в I в. н. э. погребение стало частью этой общепринятой христианской формулы. Что же касается «беззаконных», то, хотя гностический читатель должен был немедленно опознать в них демонические силы творца, действующие через тех, кто пытался распять Спасителя и противостоять его апостолам – в проповеди, упомянутой в Деяниях, Петр также говорит, что Иисус был распят «руками беззаконных» (Деян 2:23).