Иисусов сын

Около половины четвертого ночи в отделение вошел человек с ножом в глазу, его вел Джорджи.

– Это не ты сделал, я надеюсь, – сказала сестра.

– Я? Нет, он уже был такой.

– Это моя жена, – пояснил мужчина.

Нож был воткнут во внешний уголок его левого глаза по самую рукоятку. Это был охотничий нож или вроде того.

– Кто вас привез? – спросила сестра.

– Никто. Я сам пришел. Здесь три квартала всего.

Сестра внимательно на него посмотрела.

– Вам лучше прилечь.

– Хорошо, это я могу.

Она еще внимательнее присмотрелась к его лицу.

– А второй глаз у вас стеклянный?

– По-моему, это пластик или что-то в таком духе.

– А этим глазом вы видите? – спросила сестра, имея в виду тот, из которого торчал нож.

– Вижу. Но я не могу сжать левую руку в кулак, этот нож что-то делает с моим мозгом.

– О господи, – сказала сестра.

– Я лучше схожу за врачом, – сказал я.

– Иди, иди, – согласилась сестра.

Они его уложили, и Джорджи спрашивает пациента:

– Имя?

– Терренс Уэбер.

– У тебя лица не видно. Я не вижу, что ты говоришь.

– Джорджи, – позвал я.

– Что ты говоришь, друг? Не вижу.

Вошла сестра, и Джорджи сказал ей:

– У него лица не видно.

Она склонилась над пациентом и прокричала ему прямо в ухо:

– Терри, когда это произошло?

– Только что. Это моя жена. Пока я спал.

– Полицию вызываем?

Он подумал и сказал:

– Не надо. Только если умру.

Сестра позвонила по внутренней связи дежурному врачу из семейной клиники:

– У меня тут для вас сюрприз, – сказала она.

Он не спешил спуститься в холл, потому что знал, как сестра не любит семейную клинику, и ее довольный голос мог означать только одно: его ждет нечто выходящее за рамки его компетенции и потенциально унизительное.

Он заглянул в травматологию и увидел вот что: парень из регистратуры – это я – и санитар – это Джорджи, оба явно обдолбанные, стоят, уставившись на пациента, у которого из глаза торчит нож.

– Ну и в чем проблема?

Дежурный врач собрал нас троих в кабинете и сказал:

– Вот как все будет. Нам тут понадобится целая команда. Мне нужен хороший офтальмолог. Лучший офтальмолог. Мне нужен нейрохирург. И очень хороший анестезиолог, найдите мне гения. Я к его голове не притронусь. Я собираюсь просто присмотреть за ним. Я знаю свои возможности. Мы только подготовим его к операции и все, и будем ждать. Санитар!

– Я? – спросил Джорджи. – Мне его подготовить?

– Это больница? Мы в отделении неотложной помощи? Это пациент? Ты санитар?!

Я набрал дежурного диспетчера и велел найти мне офтальмолога, нейрохирурга и анестезиолога.

Джорджи мыл руки и распевал на весь коридор Нила Янга: «Девушка-ковбой в песках, ты за главную в этих местах?»

– Нет, этот парень не в себе, – сказал врач. – Совсем, абсолютно.

– Он делает то, что я говорю, а остальное меня не волнует, – ответила сестра, поедая что-то ложечкой из бумажного стаканчика. – У меня свои проблемы и семья, о которой надо заботиться.

– Ладно, ладно, голову мне не откусите только.

Офтальмолог оказался в отпуске или типа того. Пока дежурный диспетчер искала кого-нибудь его уровня, остальные врачи мчались по ночным улицам к нам на помощь. Я рассматривал анатомические плакаты и жевал таблетки из заначки Джорджи. Одни отдавали мочой, другие обжигали язык, третьи на вкус были как мел. К нам присоединились несколько медсестер и еще два врача, которые занимались пациентом в интенсивной терапии.

У каждого был свой план по извлечению ножа из мозга Терренса Уэбера. Но когда Джорджи вернулся после подготовки пациента к операции – нужно было сбрить бровь, обработать кожу вокруг раны и все такое прочее, – все увидели в его левой руке охотничий нож.

Разговоры мигом оборвались.

– Где, – спросил наконец дежурный врач, – ты это взял?

Больше никто ничего не говорил, довольно долго.

Потом сестра из интенсивной терапии сказала:

– У тебя шнурок развязался.

Джорджи положил нож на историю болезни и нагнулся завязать шнурок.

Оставалось продержаться еще двадцать минут.

– Так как он? – спросил я у Джорджи.

– Кто?

Выяснилось, что Терренс Уэбер прекрасно видит своим единственным глазом и что его моторные функции и рефлексы снова в порядке.

– Все показатели в норме, он отлично себя чувствует, – сказала сестра. – Такое иногда случается.

Через некоторое время забываешь, что на улице лето. И уже не помнишь, как выглядит утро. Я отработал две двойные смены с восьмичасовым перерывом, который я проспал на каталке в сестринской. После таблеток Джорджи я чувствовал себя огромным воздушным шаром, наполненным гелием, но спать совсем не хотелось. Мы с Джорджи вышли на парковку, где стоял его оранжевый пикап.

Мы лежали на пыльном листе фанеры в кузове машины – дневной свет стучался нам в веки, а на языке оседало благоухание люцерны.

– Я хочу в церковь, – сказал Джорджи.

– Поехали на ярмарку.

– Я хотел бы помолиться. Серьезно.

– У них там есть раненые орлы и ястребы. От Общества защиты животных, – сказал я.

– Мне сейчас нужна тихая часовня.