Икар должен упасть

Палец нажимал на курок раз за разом, в итоге, выпустив всю обойму. Стивен лишь прикрыл лицо рукой, а все пули отскочили от сперхпрочных бронепластин, срикошетив по сторонам. Быстро осознав, что пистолет теперь полностью бесполезен, Валентина рванула вслед за Уинстоном, всё ещё слыша его громкий топот на несколько пролётов выше. Стивен также зашумел снизу, по звуку больше походя на разъярённого носорога.

Валентина удалось нагнать Уинстона уже на этаже криокапсул экипажа. Тот не стал дожидаться открытия дверей лифта и запрыгнул в открытый люк шахты, чуть не свалившись вниз. Валентина выскочила вслед за ним, быстро обнаружив Уинстона глазами — тот, поскуливая от боли в простреленном плече, медленно поднимался наверх.

Шквал пуль громко зазвенели о стальные стены, влетая в шахту лифта. Валентина запрыгнула на лестницу:

— Вылезай, быстро! — она быстро полезла следом за ним. — Давай, давай! Скроемся в служебных коридорах!

— Как скажешь.

Уинстон взобрался на ближайшую площадку, покинув шахту через люк. Валентина вылезла следом, помчавшись через столовую к потайной двери. Панель доступа тихо пискнула, подтвердив ключ-карту, и они быстро забежали в служебные коридоры, заблокировав дверь за собой.

— Черчилль!

— Я — Уинстон! — он мельком обернулся, продолжив быстро идти вперёд. — Обращайся ко мне по имени. Пожалуйста.

Валентина глубоко вздохнула:

— Хорошо, Уинстон. Что произошло? Где Хоуп?

— Мёртв.

— Что случилось?

— Стивен случился. Я… — Уинстон покачал головой. — Я не успел его спасти. Я нашёл Хоупа среди колонистов. Вспомнил, что уже слышал эту фамилию. Он, вроде как, ведущий учёный «ТройКорп». Если кто и мог знать, как испортить двигатель, то только он.

— Ты успел его разбудить?

— Успел. Мы даже успели немного поговорить, но он не поверил мне. И так ничего толком и не сказал. А потом пришёл Стивен в этой… броне. И сразу начал по нам стрелять. Я потерял свой дробовик. Мы сделали большой крюк, спустились на несколько этажей ниже, но Хоуп был слишком медленный. Дальше ты знаешь.

— Уинстон, мать твою, какого хрена ты не позвал меня?!

— Вот именно поэтому!

— В смысле?!

— Без тебя лучше.

Валентина ответила не сразу:

— То есть, дать умереть нашей единственной надежде спасти человечество — это лучше, чем со мной?

— Выходит, что да.

— Интересно. И как же это так получается?

— Я устал от тебя, Валентина! — Уинстон остановился, развернувшись к ней. — Мне больно! Постоянно! А когда не больно, меня убивает эта пустота, что остаётся после твоего ухода. Меня достали твои игры! Ты то притягиваешь, то отталкиваешь, то добрая и нежная, то бездушная стерва. Хватит! Я больше не хочу любить. Не хочу чувствовать что-либо. Нет чувств — нет боли.

— Да какого чёрта ты опять переводишь всё в разговоры о себе?! О себе, своих страдальческих чувствах… не до этого, Уинстон!

— Я — человек!

— И что?!

— И то, что люди испытывают чувства! А пытаться добиться чувств от тебя, это всё равно что пытаться добиться чувств от стены, только знаешь что?!

— Что?!

— Если обнять стену, она рано или поздно станет тёплой. — Уинстон ткнул в Валентину пальцем. — Ты — нет.

— Ой, да иди ты. — матерное слово. — Серьёзно! Я тебя сразу предупредила, что отношения меня не интересуют! Я говорила, что не надо ожидать от меня ни взаимности, ни нежности, ни чего-либо ещё! Только секс. Ничего более.

— Да, теперь я уже понял.

— Что ты понял?!

— Что ты так и не сможешь вылезти из своего панциря! Ты так боишься, что не дай бог тебе кто-то сделает больно, что просто не можешь позволить себе что-то испытывать! Ты как загнанный зверёк, который готов расцарапать до крови любую руку, что попытается тебя погладить, потому что…

— Всё совсем не так!

— Как, не так?!

— Так, как ты говоришь! Нельзя ничего не чувствовать, Уинстон. Мы же не психопаты, в конце концов! Я тоже чувствую. Точнее, чувствовала, пока ты не начал всю эту…

— Во-первых, не вини в этом меня! А во-вторых… да что ты вообще можешь чувствовать?

— Любовь, Уинстон! Любовь!

— Ты не можешь любишь. — Уинстон развернулся и направился дальше. — Не знаю, что ты там испытываешь, но это точно не любовь.

— Да что ты можешь знать о том, что я испытываю?!

— О, я уже всё знаю. Ты бесчувственная стерва, которая играется другими ради собственного удовольствия. Любые свои чувства ты вырываешь на корню из-за иллюзорной вероятности, что когда-нибудь потом тебе может быть немножко больно.

— Но так оно и будет! И не немножко, а очень даже много!

— Как скажешь.

Валентина вздохнула и потёрла глаза:

— Знаешь что, Уинстон?

— Что?

— Плевать.

— И не сомневался.

— Вообще плевать.

— Конечно. — матерное слово. — Забей на всё. Ты только так и можешь.

— Непременно.

— Ага.

Валентина покачала головой:

— Куда ты вообще идёшь?

— На склад.

— Зачем?

— Найти что-то потяжелее. Пулями Стивена не взять.

— Давно пил?

— Спиртное?

Валентина кивнула:

— Да.

— А тебе не плевать?

— Плевать, но надо же знать, насколько ты уже поехал.

— Нормально так поехал.

— Оно и видно.

— А ты теперь с бутылкой ходишь?

— Да.

— Чего так? Нервы сдают?