Икар должен упасть

— Ты была мертва! — в один голос ответили мы с Филиси.

— Вот именно! И слава богу! А теперь я снова жива! Большое вам спасибо, спасители. — матерное слово.

— Не перегибай палку.

— И не собиралась. — она глубоко вздохнула. — Итак. Либо вы сейчас же меня убьёте, либо ты, писатель, перепишешь смерть Уинстона.

Я по-учительски покачал пальцем:

— Нельзя.

— Почему?!

— Потому что нельзя переписывать то, что уже было переписано. А мне придётся переписать и вот это тоже. Двойные воспоминания — это ещё цветочки. Искривление реальности — вот это уже полный. — матерное слово.

— Да плевать!

— Тебе плевать. Мне нет.

— Мне тоже не плевать. — Филиси подняла руку. — Я не хочу полный. — матерное слово. — Если только у меня в таком случае не появится возможность нормально потрахаться.

Я покачал головой:

— Не появится.

— Тогда я против.

— А-а-а! — Валентина закричала и свесила голову вниз. — Эгоисты. Вы все эгоисты!

— Нет. — я скрестил руки на груди. — Это ты эгоистка.

— Это ещё почему?!

— Потому что тебе плевать на других! Плевать на реальность! Тебе плевать на тот хаос, который начнётся, если ты добьёшься своей цели! А я обжёгся уже достаточно раз и знаю, что будет! Мне не плевать!

— Если только на меня, да?!

— Нет, Валентина. На тебя мне тоже не плевать.

Филиси приподняла брови:

— А я что-то совсем другое помню.

— Это неважно.

— Неважно? Ты видел её смерть. Ты присутствовал при этом! И ты ничего не сделал, чтобы спасти её!

— Я не мог!

— Мог!

— Нет!

— Да, и не смей нас обманывать! Ты видел, как Каталина убивает её, и что ты сделал? Ничего! Ты посмотрел на это и ушёл… выпить! Если бы я тебя не заставила, ты бы её не спас! Ничего этого не случилось бы! Так что ты эгоист ещё хлеще неё!

Валентина подняла голову, посмотрев на Филиси:

— А зачем ты вообще заставила его это сделать?

— Как зачем? Чтобы спасти тебя!

— Я была мертва!

— Вот именно!

— Вот. — матерное слово. — Именно! — Валентина нахмурила брови. — Ты же знала, как я хочу умереть! И когда я умерла, что ты сделала?!

— То есть, я сейчас тут тебя защищаю, а ты, в ответ, меня делаешь виноватой?!

— А разве нет?! Ну видел он, как я умираю, и не спас меня, и что?! Я хотела умереть, и ты знала об этом, и что ты сделала?! Заставила его это исправить, чтобы побыть рядом со мной ещё немного!

— Ну и что?! Разве это плохо?!

— Да! Для меня — да!

— Потому что ты — эгоистка!

— Это ты эгоистка, которая думает только о себе и своих чувствах!

Филиси развела руками:

— Кто бы говорил?!

— Если уж… — я поднял вверх указательный палец. — Мы и говорим о том, кто что чувствует и хочет, то почему бы не подумать, а чего тогда хотел бы сам Уинстон?

Валентина нахмурилась:

— Он хотел бы жить и быть рядом со мной!

— Разве?

— Да!

— А не он ли мечтал о том, чтобы перестать чувствовать всю ту боль, которую ты причиняла ему своим безразличием?

— Не смей…

— Зачем он тебе? Чтобы продолжал страдать? Чтобы продолжал мечтать о том, чтобы, наконец-то, перестать любить тебя и забыть о той боли, которая годами раздирала его сердце?

— Заткнись! Заткнись сейчас же!

— Сколько раз ты спросила у него, как у него дела?!

— Да какая разница?!

— Большая! Эта маленькая фраза просто говорила бы о том, что тебе не всё равно! Что тебе не плевать на него! А потеряв его, ты теперь ноешь и просишь вернуть его обратно, хотя годами заговаривала с ним первой только если у тебя к нему было какое-то дело по вашей работе!

— Я спрашивала, как у него дела много раз!

— Сколько, Валентина?!

— Не знаю! Много!

— Вот именно!

Филиси смотрела на меня широко раскрытыми глазами, в итоге медленно покачав головой:

— Ну ты и мудак, писатель.

— Что? — я развёл руками. — Это ещё почему?

— Потому что мудак. Другого слова просто не подобрать.

— Полностью согласна! — Валентина кивнула. — Это было даже не низко, а… мерзко!

— Так! — выкрикнул я и жестом призвал всех успокоиться. — Думаю, я всё понял.

— Что ты. — матерное слово. — Понял?!

— То, что мы все тут эгоисты. И каждый, в первую очередь, думает о себе. Это нормально. Просто нормально, и только. Но всё случилось так, как случилось. И произошло то, что должно было произойти. Ничего уже не изменить и не исправить.

Филиси закатила глаза:

— Ох. — матерное слово. — Ты философ.

— Неважно. Давайте уже двигаться дальше. Закончим всё это как можно скорее, и тогда каждый из нас будет спокоен.

Филиси покачала головой:

— Я буду спокойна, когда смогу, наконец, заняться нормальным сексом!

— Что-нибудь придумаем.

— Конечно. Валли? — Филиси поддержала Валентину за плечо, помогая ей встать со стола. — А грудь-то у тебя конкретно обвисшая.

— Чего?

— Грудь у тебя так себе.

— И как ты это поняла через комбинезон и лифчик?

— Валли, я сексом занимаюсь с тринадцати лет. С девчонками с пятнадцати.

— И что?

— И то, что мне достаточно было тебя просто облапать, чтобы понять, что у тебя и как.

— Тогда обязательно было это вслух говорить?

— А перед кем тебе стесняться? Перед ним что ли?

— Филиси!

— Эй, мудила?

Я уже встал возле лифта, нажав на кнопку его вызова:

— Что?

— Хочешь её?

— Что, простите?

— Ты хочешь Валли?

— Мне не интересен секс.

— Ой, да не гони!

— Это правда. Секс меня не интересует.

— А меня?

— Что тебя?