Я убираю за ним, стираю с пола серебристую слизь, я оттираю несколько пахнущих яичком капель с чешуйчатого рыбьего платья, и все это время прозрачные капли из его ранки капают на пол. И я понимаю, что слез нет у него в глазах, потому что они наполняют его всего, они у него вместо крови.
Гример закрашивает Павлушины огромные глаза голубым, а Лена снова щелкает пультом, переключая каналы. Своими новыми, слепыми голубыми глазами Павлуша смотрит в зеркало, а в зеркале отражается телеэкран, с которого на него смотрит Отец.
Это повтор одного из ток-шоу с участием Отца, их очень много показывали в последнее время. Отец сидит в кресле, в круге белого света, довольный и лоснящийся, на животе его – большой крест. В другом кресле – вокруг него тоже круг, но гораздо бледнее – Доктор, причем не тот, который на проекте сейчас, а предыдущий. А в третьем кресле, погруженном во мрак, – ведущий программы. Лица его почти не видно, голос звучит по-козлиному:
– Вы утверждаете, что некий паразит, на генетическом уровне, на протяжении тысячелетий, мешал человеку развиваться согласно своей природе?
– Своей божественной природе, – важно поправляет Отец.
– Об этом вы обязательно скажете, Отец, но сейчас мой вопрос – к человеку науки.
– Да, утверждаю, – нерешительно говорит Доктор.
– То есть паразит – это своего рода предохранитель?
– Можно и так сказать.
– Таким образом, мы вполне можем предположить, что этот «предохранитель», мешающий превращению, не от Сатаны, а от Бога, чтобы человек не стал зверем? Какие основания у вас утверждать, что ваше творение, прошедшее через метаморфоз, не сатанинское, но божественное?
…Гример размазывает по лицу и телу Павлуши тональный крем – пытается придать его коже младенчески-розоватый оттенок. Павлуша дрожит. Его кожа становится искусственно розовой, как у резинового китайского пупса.
В телевизоре Доктор молчит, испуганно глядя с экрана прямо на нас, на Павлушу, – как будто ждет от него подсказки. Лицо Доктора демонстрируют крупным планом, на лбу вызревают, как угри, мутные капли пота.
– Позвольте, я приду на помощь коллеге, – Отец улыбается на экране, но я-то знаю эту улыбку, он совершенно взбешен. – «Паразит от Бога» быть просто не может, это ересь. Паразит – враг рода человеческого и ныне мы нашли способ его побороть! – зал взрывается аплодисментами, Отец терпеливо выдерживает паузу. – Творение наше, как вы изволили выразиться, – существо чистое, кроткое и безгрешное.
– А чисто внешне? – блеет ведущий. – Похож на ангела?
– Не берусь судить, – строго отвечает Отец. – Но когда завершилась метаморфоза и появился наш Павел, я понял, что уже видел его прежде, на картинах итальянских мастеров Возрождения.
…Гример приклеивает к гладкой Павлушиной голове парик с золотыми кудряшками. Вместе с Леной они вытягивают его средние ноги вдоль тела и обматывают бечевкой, Павлуша не сопротивляется. Они надевают на него блестящую накидку. Павлуша теперь похож на Петрушку из балагана. Я чувствую, как ему тяжело и плохо под слоем краски, синтетики, клея, крема и перьев.
Я отхожу к окну, чтобы не видеть, хоть минуту не видеть, что они с ним сотворили.
– А чем он питается? – слышится голос ведущего.
Я смотрю вниз, в толпу. Они дерутся, они рвут и кусают друг друга – как собаки за кинутую хозяином кость. Растерзанных топчут. Кортежи випов едут прямо через толпу, давя тех, кто не хочет или не может уйти с пути.
– Не будет преувеличением сказать, что он питается святым духом, – сообщает Отец из телевизора. – Он только пьет воду.
«Ты только пой, Павлуша, – говорю я ему в своей голове. – Ты, главное, пой. Не знаю, что еще тебе может помочь».
Когда в полдень открываются двери храма и многоголовый человеческий змей врывается к нам, я понимаю: они не примут его. Он не похож на те изображения ангелов, которые они с собой тащат. Они не поверят в его раскрашенные голубые глаза и синтетические светлые кудри. Под слоем краски и тонального крема – чужак, под перьями – пепел. И вместе с пеплом эти плохо приклеенные белые перья уже осыпаются с крыльев.
Павлуша на возвышении, размалеванный и безмолвный, в свете свечей. Его золотая накидка скрывает пару лишних конечностей и ошейник на шее. Это сейчас они идут, чтобы целовать ему ноги; когда разглядят – растерзают. Это сейчас их лица кривятся от любви и восторга – через минуту будут гримасы отвращенья и ненависти.
Их рты раззявлены в восторженном крике, и в этом крике тонет приветственная речь Отца, которую он так долго готовил.
– Братья и сестры… Час настал… Возрадуемся… Враг человеческий… Минуту внимания!.. Наш проект уникален… Мы посрамили… – время от времени срывающийся голос Отца выныривает из бурлящей пены их крика. Но они не собираются слушать Отца, они хотят слышать ангела. Отец обиженно теребит свой огромный крест. В этом кресте, с внутренней его стороны, есть специальные кнопки – они управляют ошейником на шее Павлуши. На случай, если он вдруг попробует улететь.