Их было девять…

– Паш, может, ты один не пойдёшь в лес? Опасно всё-таки. Дождись меня с больницы. Я ненадолго туда, – предложил я ему свою помощь.

– Я в лес далеко не пойду, – хмуро заверил меня парень, – ты бы, кстати, тоже был поосторожнее, – добавил он. Но я ответил на это, что тоже не пойду прямиком через лес, а сегодня отправлюсь более длинной, но безопасной дорогой. Сам же понадеялся, что, возможно, снова встречу вчерашнего «спасателя».

Завернув с собой пару бутербродов и пожелав Пашке удачи в его поисках, я вышел на улицу. Практически понимая, что Лену Пашке не найти, я верил в то, что ему с его настырностью, возможно, удастся докопаться до истины и выяснить главную загадку, – что же всё-таки за странные и страшные вещи происходят в этой местности. Солнышко, прятавшееся за редкими тучами, уже висело над головой. Я слабо улыбнулся в предвкушении встречи с Олей, по которой уже успел соскучиться. Путь мне предстоял не самый короткий, так как я решил подстраховаться и пойти в обход. Деревья здесь росли негусто, отчего лес казался достаточно освещенным и дружелюбным. Сочно-лимонные лучи нехотя проглядывали сквозь шелестевшие зеленые кромки деревьев. Мелкая мошка тучками клубилась над головой, собираясь в хороводы и раздражая сознание однообразным «пением»… …Вдруг лес перевернулся вверх тормашками. Ноги беспомощно подкосились, унося за собой оглушенное тело. Голову заломило в затылке. Сквозь сон припоминаю спину высокого, а, может, и среднего роста мужчины, который свободно тащит меня куда-то за сапоги. Ароматная трава прогибается под моим телом, безжизненно ложась на землю. Острые камни и стебли растений неприятно царапают оголившуюся спину. Локти онемели, будто их почистили на мелкой терке… …Я медленно разлепил веки и почувствовал, что открыл глаза, хотя вокруг ничего не было видно. Голова по-прежнему сильно болела в области затылка, словно от мощного удара. Все тело нарывало и казалось, что в каждой клеточке дергается моторчик, отдаваясь дрелью в зубах… …Я сидел на влажном или холодном полу, мои глаза постепенно привыкали к темноте. Наконец стали вырисовываться хоть какие-то очертания непонятного помещения. Клинический страх кололся внутри, как дикий ежик, то разворачиваясь, то снова собираясь в клубок. Я попытался пошевелить руками, которые, к моему огромному удивлению, были свободны. Пальцы лихорадочно нащупали в кармане походных штанов коробок спичек, который я сунул туда перед дорогой. Сознание скупо обрадовалось нужной находке, организм улыбнулся сквозь слезы. Замерзшие пальцы бессильно впились в спичку и лишь с третьей попытки зажгли ее. Я оказался в небольшом мрачном помещении, которое напоминало деревянный погреб. На мне была пыльная, местами изорванная одежда. Изо рта шли бесцветные клубочки пара. Дрожащая рука, с грязными и бардовыми от запекшейся крови ногтями, нерешительно нащупала прохладную шершавую стену. Спичка кругом осветила помещение. На стене я приметил выключатель, плотно покрытый липкой пылью и паутиной. Нажал. В глаза бросился свет, по помещению заплясали сумасшедшие тёмные круги и точки. На многочисленных полках аккуратно стоят стеклянные сосуды с каким-то подозрительным содержимым…

…Пишу, чтобы не сойти с ума, пишу, чтобы поведать бумаге весь ужас, так как поговорить больше не с кем. Зачем я здесь? Зачем мы все, пропавшие, были здесь? Оленька…, она ведь ждёт меня. И Пашка, который ищет Лену совсем не там, где нужно. Если бы я только мог подсказать ему… …Я, наконец, понял…, – в банках человеческие органы: почки, сердце, желудок. Боже, помоги…, это конец…, я не хочу…, неужели всё?

Ну, и пусть, пусть так…, чуть-чуть потерплю, а потом ничего не буду ощущать. Просто усну. Вот она какая «аномальная» зона. А банки кто-то старательно хранит…, вон, даже надписи с именами приклеены: «Лёня», «Игорь», «Олег», «Егор», «Лена». Это, значит, осталось от ребят… …Они тоже были здесь, испытывали дикий страх и, наверное, боль. Только бы не мучиться…, лучше уж сразу…, позвать кого-нибудь на помощь? А кого? Интересно, сколько я уже здесь нахожусь и сколько мне еще предстоит?

Я слышу, плохо, но слышу молодые женские голоса, один – постарше, словно говорят мать и дочь. – Вот…, смотри, не забудь вымочить органы в уксусе…, и никаких специй, – они старят. А все, что мы делаем, – это для молодости и вечной красоты…, – учил голос, что постарше. – Этот рецепт мне еще от бабки достался…, – она тоже ела человеческие органы, правда пореже, чем мы, и дожила до ста двадцати. – Умерла она не от старости, а в результате несчастного случая. – Врачи поражались, что все клетки ее организма были молодыми…

…Голос постепенно стих, видимо, куда-то переместился.

– Немножко осталось, – дрова почти догорели. Готовить надо исключительно на осиновых углях…, – снова прошелестел ненавистный голос. Мой организм сдался и приготовился встретиться со смертью. Вот она, – уже нервно дышит в спину.