Их было три

Нет, это уже не та девочка, что в канун Нового года убежала в одних тапочках в лес и которую можно было, взяв за руку, привести домой. Не та, к сожалению… Когда она успела перемениться? Сегодня, вчера или в ту новогоднюю ночь? Был ребёнок, теперь — взрослый человек. А ведь на вид будто ничего не измелилось — то же лицо с ямочками на щеках и по-детски вздёрнутой верхней губой, всё, всё то же. И всё же другая, более чужая, но милая, может быть, даже милее, чем когда-либо.

Если бы Гундега была в Межакактах просто жиличкой, можно было бы отнестись к её уходу спокойно. Сознание, что она стала чужой, моментально изгладило бы следы привязанности Илмы. Ушёл же Фредис, за ним — Симанис и, наконец, Дагмара. И ничего. Но Гундега… Гундега — будущее Межакактов. А будущее — это всё. Если нет будущего, нет смысла жить.

— Ты мне не веришь, Гунит? Это был несчастный случай.

Молчание.

Несмотря на охватившее её отчаяние, Илма чувствовала себя беспомощной. Она с ужасом подумала, что всегда была достаточно сильной, когда требовалось кого-нибудь прогнать, но бессильна удержать кого-либо…

Захлопнулась дверь. Послышался жалобный скрип, ступенек под тяжёлыми шагами Илмы. Обычно она сбегала вниз легко и быстро.

Из кухни донеслись взволнованные голоса, и на лестнице раздались шаги. Вошла Лиена.

— Илма говорит, что ты уходишь, — выдохнула она, словно бежала бегом по лестнице, а не поднималась медленно, шаг за шагом, отдохнув на полпути.

— Да. Вы, бабушка, не спрашиваете почему?

— Здесь трудно жить, — тихо проговорила Лиена.

— Ведь и вам тоже трудно?

— И мне.

— Но ведь можно уйти! — с жаром сказала Гундега.

На лице Лиены появилось слабое подобие улыбки.

— Ах, солнышко моё! Куда я пойду? Кому я нужна? Такие, как я, уходят отсюда только одной дорогой.

— Я возьму вас с собой!

Лиена, продолжая улыбаться, недоверчиво покачала головой. Мелкими шажками она подошла к кровати и присела на край.

— Куда ты меня денешь, детка, ты сама без угла. Да и долго ли мне осталось жить. Старый человек всё равно что старые часы. Ходят, ходят, тикают-тикают и начинают понемногу останавливаться. И вдруг останавливаются совсем. Колёсики сносились, пружины ослабли. И сама не знаешь когда. Годы текут, словно вода в реке. Всё время текут и текут. Река как будто всё та же, а вода другая.

Лиена пошевелилась. В её руке была суковатая палка. Когда-то она ходила с ней только пасти скотину, а теперь даже дома тяжело опиралась на неё. Когда кормила свиней, прислоняла её к загородке, когда доила коров — клала рядом с собой. И в кухне палка всегда была под рукой. А сейчас ей бы и не подняться наверх без палки.

Постучав палкой о пол, она сказала:

— Вот куда моя сила ушла — в палку.

Странная, еле заметная улыбка не сходила с её лица. Такой далёкий светлый отблеск остаётся на небе после того, как зашло солнце и наступила ночь.

— Какой Юрьев день [15] подошёл нежданно-негаданно. Не скрою, Илма послала меня, чтобы я тебя удержала, уговорила. Но я не стану уговаривать, хоть и жаль. Если бы ты знала, солнышко моё, как тоскливо старому человеку в пустом, молчаливом доме. Будто тебя зарыли в могилу и забыли.

— Но ведь на свете существуют не только Межакакты!

— Для тебя — не только. А для меня — только они. Межакакты — мой мир. Я совсем не знаю теперешней жизни. Я не скажу о ней ничего плохого, просто я её не знаю. Моя жизнь осталась там, где прошла моя молодость. Человек ведь живёт, солнышко, только пока молод. В старости уже не то — и работа не спорится, вспоминается молодость… Смотри, какой у нас разговор получился на прощанье.

— Мне очень жаль тебя, бабушка… — Голос Гундеги дрогнул.

Лиена просияла.

— Солнышко моё ласковое! Ты не знаешь, как я хочу, чтобы ты осталась. Но тебе будет лучше там. Я старый, отживающий свой век, усталый человек. Ах, Гунит, если бы ты только знала, как я устала…

Порывшись в кармане кофты, Лиена вынула пару небольших белоснежных рукавичек с узорной каймой.

— Вот возьми…

Гундега взяла.

— Что ты так грустно смотришь на меня, Гунит?

Гундега всё ещё держала рукавички.

— Надень, примерь. Должны быть впору, у тебя маленькая рука.

Гундега послушалась. Рукавички были связаны будто по мерке. Она стояла в летнем платье среди разбросанных на полу вещей. Взглянув на рукавички, она бросилась на шею Лиене.

— Бабушка, зачем ты сюда поднялась! Теперь мне так ужасно тяжело уходить.

Лиена погладила её волосы.

— Ничего, дитятко, ты хорошая, сильная. В молодости нужно быть сильной. Чтобы потом, под старость, ни о чём не сожалеть. Тяжело сожалеть, когда ничего уже нельзя исправить.

Гундега присела к ней на кровать.

Лиена обняла её.

— Здесь была комната Дагмары. И Дагмара ушла. Эта комната стала твоей. Уходишь и ты… Ушёл Фредис. Все уходят. Кто куда. Теперь мы с Илмой остаёмся только вдвоём в Межакактах. Какой великолепный, красивый дом… И какой проклятый дом…

Улыбка совсем угасла на её лице, и взгляд стал пустым, безжизненным, без теплоты.