Их было три

Он, видимо, приготовился долго уговаривать её, зная, что Гундеге не захочется надевать его заношенную одёжку, но она сразу же, без всяких возражений согласилась. Фредис помог ей натянуть полушубок на пальто. Застегнувшись, Гундега оглядела себя и засмеялась:

— Как луковица!

И в самом деле, коричневое пальто было длиннее полушубка.

Фредис проводил её до крыльца и в последнюю минуту ещё поднял ей оба воротника. И опять оказалось, что воротник пальто шире и больше. Его углы торчали над висками Гундеги, точно озорные заячьи уши.

Из дому она вышла довольно поздно, когда декабрьское солнце уже опускалось за синевато-зелёную тёмную чащу леса. Над пылающим огненным шаром виднелась фиолетовая дуга. Гундега представила себе, как красиво мерцал и переливался бы снег в этом красноватом холодном свете. Она соскучилась по нему, как и мёрзлая земля, как застывшие деревья, измученные бесснежным морозом.

Гундега пошла по шоссе. Ветер огнём обжигал лицо. Пустовала скамейка возле автобусной остановки, и столб с расписанием выглядел таким одиноким на краю бесконечного чёрного поля. Здесь они осенью убирали колхозный картофель, там — ссыпали его в кучу, а вот тут был костёр. Ветер уже успел развеять золу, лежало лишь несколько блестящих, точно облитых маслом, головешек. Гундега припомнила всё до последней мелочи, и каждое воспоминание сопровождалось тоскливой мыслью, невольным вздохом: «Как давно это было». Кучка деревьев за полем казалась какой-то взъерошенной, вокруг неё с жалобными криками летали галки.

Изредка мимо Гундеги проносились автомашины, и тогда в лицо вместе с ветром ударял запах бензина. Она смотрела, как исчезала машина и таяли в сгущавшихся сумерках маленькие красные огоньки сигналов.

Может быть, в какой-нибудь едет Виктор Ганча-рик. Она даже выбрала одну машину, вообразив, что именно её ведёт Виктор, и глядела ей вслед, пока не заломило глаза и они не наполнились слезами от ветра. Гундега думала о том, что он, вероятно, каждый вечер едет по этому шоссе и яркие манящие огни его машины исчезают в густой темноте…

Идти было легко и приятно. Гундеге никогда не приходилось бывать здесь. По обе стороны шоссе тянулись дома. Струйки дыма, степенно поднимавшиеся из труб, под напором ветра вдруг, начинали метаться из стороны в сторону и, наконец, шаловливо уносились за ним. Гундеге подумалось, что люди, разводят в очагах огонь, чтобы путник чувствовал тёплое дыхание жилища. Обоняние щекотали запахи еды, но, приправленные дымом и свежим дыханием ветра, они не дразнили аппетит. Они казались такой же неотъемлемой принадлежностью старых домов, как крыша, труба, крыльцо с каменными ступенями. К домам вели обсаженные деревьями дорожки. Кое-где росли старые липы с толстыми шероховатыми стволами.

В другом месте выстроились молодые берёзки, привязанные к кольям и выглядевшие на фоне тёмного дома и леса особенно белыми, словно вымытыми. Почти, везде стояли указатели с названиями усадеб. Проходя мимо, Гундега читала надписи. Нашла и Межроты и вспомнила, что здесь живёт Олга Матисоне. Оглядела усадьбу. Жилой дом из побуревших брёвен, небольшой хлев, колодец с длинным журавлём, на конце которого сидела нахохлившаяся от холода ворона. Всё выглядело дряхлым, в том числе и ворона. Только сад молодой. Побелённые извёсткой деревья, казалось, продолжали жить скрытой жизнью и теперь, зимой. Пройдя мимо, Гундега обернулась, ожидая, не покажется ли кто-нибудь во дворе. Никого. Дверь была закрыта, в окнах темно, труба не дымила. Пройдя немного, она ещё раз оглянулась, но усадьба уже скрылась за густым придорожным кустарником.

Вот и почта. Большая стрелка указывала на двухэтажное здание. Войдя в коридор, Гундега остановилась, недоумевая, в которую из трёх дверей входить. За одной слышался крик младенца и тихий голос, уговаривавший его. Гундега нажала ручку соседней двери. Закрыто. Она нерешительно постучала. Но открылась другая дверь, и крик младенца шумно прорвался в коридор. Вышла женщина и, узнав, что за дело у Гундеги, сообщила, что почта закрыта — они работают только до четырёх часов. Но когда Гундега уже повернулась, чтобы уйти, она вдруг попросила обождать, быстро скрылась в комнате и, вернувшись с ключом, повела Гундегу на второй этаж, где, как оказалось, и помещалась почта.

— Здесь вам два письма, — сказала женщина, порывшись в газетах и ящиках.

Гундега взяла их. Одно было адресовано Илме, другое ей. Взглянув на обратный адрес, Гундега обрадовалась. Приедиена… Девять простых, обычных, написанных фиолетовыми чернилами букв. Они облагали чудодейственной силой, эти буквы, в одно мгновенье они воскресили в памяти старый домишко на мощённой булыжником улице, клумбу с ноготками и бархотками, переправу на берегу Даугавы…

— Ну, пошли, — напомнила женщина.

Исчезли домишко, клумба, ноготки и переправа.

Остались девять букв на простом синем конверте.

Приедиена…