продолжал мичман. — Разумно он употребил свои чрез-
вычайные права — создал внушительную армию колод-
ников...
Владимир как будто не замечал присутствия Ольги
и Коста.
— Нигде в мире нет таких добротных кандалов, раз-
ве только там, где идет торговля черными ра-
бами...
Колонна растянулась почти на весь квартал. Серая
одежда, давно небритые бороды, тусклые от бессонницы
глаза, унылое бряцание кандалов — все оставляло гне-
тущий след в душе.
— Смотри-ка, Володя! — воскликнул Коста. — Петя
Чумак из Херсона! Ты его знаешь. Помнишь, на выстав-
ке картин Вильгельма его хотели арестовать...
— Знаю, он из группы Благоева.
— Ольга Владимировна, — обратился Хетагуров к де-
вушке, — простите, я должен подойти к арестованному.
Может быть, удастся поговорить. Вы поезжайте в «Бе-
лую ночь». Я приду туда.
— Вольному воля, — неопределенно ответила Ольга
и опустила на лицо голубую вуаль.
Мичман торопливо достал из нагрудного кармана
кителя сторублевую ассигнацию с изображением Екате-
рины и протянул ее Хетагурову.
— Возьми, Костя. Если удастся, передай Петру Чу-
маку. Скажи — от мичмана, он знает.
— Вы знакомы? — удивился Хетагуров.
— Мимолетно... Передай, если сможешь... Мне-то
самому нельзя подойти к политическим в офицерском
мундире...
Коста еще раз извинился перед Ольгой и быстро по-
шел вслед колонне.
Остановился, оглянулся на удаляющуюся коляску.
В душе шевельнулось недоброе предчувствие, к сердцу
подступила тоска.
41
На повороте колыхнулась на ветру голубая вуаль и
скрылась...
Вот уже неделю в свободные от лекций и уроков ча-
сы Хетагуров работал на разгрузке барж. Плата сдель-
ная — 8 копеек за каждый тюк или мешок. В течение
дня удавалось заработать рубля полтора.
Коста был крепким мускулистым парнем, только вот
ноги иногда сдавали. На танцах безотказно резвые, а тут
подводили, да к тому же сильно ныло бедро.
От тяжелой работы дрожали руки — когда рисовал,
кисть прыгала по полотну. В таких случаях принимался
за стихи. Крепко сжимая карандаш, писал, писал почти
до рассвета. Устами героя поэмы «Чердак» вел неприми-
римый спор с либералами, ставшими на колени перед
креслом, в котором восседал обер-прокурор Победонос-
цев, и с теми, кто только в тостах работал за просвеще-
ние России. Прототипы были рядом: инженер Владимир
Львович Ранцов, гуляки-болтуны вроде Тарковского.
Возвращаясь в мансарду после встреч с ними, Хетагу-
ров порывисто брался за перо, и лились гневные строки...
Так было после вечеринки в ресторации «Белая ночь».
Коста пришел туда в самый разгар пирушки. Ольги уже
не было. Мичман сказал, что она уехала домой расстро-
енная. Хетагуров вернул Владимиру ассигнацию: К Чу-
маку конвоиры не подпустили. Успел только крикнуть:
«Не унывай, Петро, за святое дело идешь!» Чумак мах-
нул серой арестантской шапкой.
Тарковский произносил громкие тосты о равенстве и
братстве, о «свободной любви», Кубатиев — о своих «ве-
ликих» предках. Коста не пил. Равнодушно, беззлобно
смотрел на красную от вина и обжорства физиономию
Тита Титовича...
Ушел раньше всех. Только что пережитое нашло отра-
жение в новой строфе поэмы «Чердак»:
Герой поэмы, Владимир, возвращается домой из
«кружковой беседы»:
42
Он верит в светлое будущее своего народа, но пока
он одинок в своих благородных порывах. И Коста начи-
нал опасаться, как бы его герой з горьком отчаянии не
покончил с собой...
Предутренние туманы поднимались над Невой. Коста
закрывал полукруглое окно мансарды и ложился, не
раздеваясь, на часок-другой. С рассветом он уже ша-
гал к пристани, где его ждала тяжелая работа груз-
чика.
Никто из близких знакомых не знал о том, что Кон-
стантин Хетагуров, сын поручика Левана Хетагурова,
таскает тюки с барж судовладельца и коммерсанта Ов-
цына. Рассказать Коста мог только одному Андукапару,
но тот два месяца назад уехал во Владикавказ практи-
коваться в военном госпитале.
...Во что бы то ни стало нужно хотя бы год протянуть
в академии (на окончание полного курса Коста не наде-
ялся), чтобы лучше овладеть техникой живописи, выйти
на широкую дорогу самостоятельного творчества. Хотя
бы получить диплом преподавателя "рисования —работа
учителя дала бы возможность писать, творить...
Думы не оставляли Хетагурова даже в те минуты,
когда он тяжело ступал по пружинистому трапу с ношей
на спине. Вокруг слышались шаркающие шаги грузчи-
ков, низкие гудки пароходов, подходящих к пристали,
порою звякали склянки на кораблях. От шагавших впе-
реди плыл запах водочного перегара, но солоноватый ве-
тер с моря сразу же перебивал тяжелый дух. Дышалось
легко.
На командном мостике баржи стоял бритый черноли-
цый надсмотрщик-турок с белым шарфом на шее. Смуг-
лая до черноты кожа не позволяла рассмотреть черты