Их было трое (сборник)

Академии художеств, В. И. Смирнов обратил внимание

на рисунки Хетагурова и послал их на Всероссийскую

выставку художественных работ учащихся средних школ.

В юношеские годы Коста написал первую картину «Зна-

мя с горным орлом» и портрет отца. Смирнов был восхи-

32

щеп работами. Перед Хетагуровым открылась дорога в

Петербург, в Академию художеств — за него ходатайст-

вовал директор гимназии.

— Вот и весь мой несложный путь, — закончил

Коста. — А потом случай, о котором, вероятно, вам рас-

сказывал Владимир Владимирович, привел меня в ваш

дом. Всему причиной был раззолоченный кубачинский

кинжал, подарок отца. Я не фаталист, но помню, когда

подумал, брать или не брать кинжал, какой-то внутрен-

ний голос подсказал мне: «Возьми». Поступи я иначе,

возможно, мы с вами никогда бы не увиделись.

— Это судьба...—тихо проговорила Ольга и прикос-

нулась пальцем к газырю черкески. Коста подхватил ру-

ку девушки и поцеловал. Чьи-то шаги послышались за

дверью. Ольга поспешно взяла с полки «Орлеанскую де-

ву» и начала громко читать с первой попавшейся фразы.

С этого мгновенья оба почувствовали себя заговор-

щиками.

4

Новый, 1884 год, Коста, Андукапар и юнкер Кубатиев

встречали в доме инженера Ранцова. Гостей собралось

так много, что новогодний стол протянулся из одного

зала в другой. Елку пришлось вынести в библиотеку, и

она стояла там, как осетинская невеста.

В перерывах между торжественными тостами за

«чудесный», «знаменательный», «счастливый» новый год

Хетагуров предавался невеселым размышлениям. Удер-

жится ли он в академии в этом году? Стипендия прекра-

тилась. Отец иногда присылал в письмах деньги, но их

не хватало даже на чай с сахаром, на краски и холст.

Если бы не братская поддержка Андукапара, пришлось

бы заняться ремеслом богомаза в одной из многочислен-

ных мастерских иконописи. А как горячо убеждал Павел

Петрович Чистяков своих любимых учеников (в их числе

был и Хетагуров) бояться соблазна мастеровщины, бе-

речь свой талант, чтобы не покрывался он ржавчиной

ремесла.

— Как жаль, господа, — говорил между тем за но-

вогодним столом Кубатиев, одетый в черкеску с юнкер-

скими погонами,— как жаль, что здесь нет нашего на-

ционального напитка — араки!

3 Их было трое

зз

Коста шепнул сидящей рядом с ним Ольге: «Сейчас

опять зарядит на полчаса о своих предках...»

— Я поднимаю этот бокал,.— продолжал юнкер,—

в память о тех временах, когда знамена наших доблест-

ных предков-аланов заслоняли солнце и на неприятель-

скую землю падал мрак вечной ночи порабощения... Так

говорил мой мудрый дед Саладдин, когда поднимал ту-

рий рог на шумном пиру вернувшихся с битвы баделят.

Велики были люди того времени. Знаете ли вы, господа,

реку Дон?

— Знаем, знаем, — послышались голоса.

— Так вот, это — осетинская река, ибо слово «дон»

означает по-нашему «вода»... Я вижу ехидную улыбку

одного из сидящих здесь моих земляков, незаслуженно

носящего в корне своей фамилии имя святого Хетага.

Пусть его улыбка останется прощенной по случаю Ново-

го года...

— Гэспэда! — перебил Кубатиева лейтенант . берего-

вой службы Клюгенау, недавно ставший зятем Ранцо-

вых. Его мутные навыкате глаза покраснели и ошалело

глядели прямо перед собой.— Выпьем, гэспэда, за на-

шего обожаемого монарха! За него мы готовы отдать

капля за каплей всю русскую кровь...

— Правильно! Всю русскую кровь! Ура!—крикнул

Кубатиев, одним духом выпил вино и хлопнул об пол

хрустальный бокал. Однако примеру его никто не после-

довал.

Клементина Эриестовиа, раскрасневшаяся от лике-

ров, поднялась и торжественно объявила о помолвке

своей дочери Ольги с Титом Титовичем Овцыным.

Ольга изменилась в лице, порывисто сжала руку

Коста, встала и громко сказала:

— Неправда, мама! Никакой помолвки не было и не

будет...

— Как? Что это значит, дитя мое?

— Это значит, что никакие женихи мне не нужны! —

ответила Ольга, еще больше бледнея.

Тит Титович что-то прошептал на ухо Клементине

Эрнестовне, после чего хозяйка дома, дрожа от гнева,

проговорила:

— Какой ужас! В моем доме творится бог знает что.

— Успокойся, мой друг, — пророкотал «либерал» —

::озяин дома. — Сегодня не время для семейных ссор. Ты

34

возбуждена, душенька. Хватит пить этот противный бе«

недиктин...

— Холодной воды, господа! — крикнул домашний

доктор Ранцовых, тощий человек во фраке, остроносый,

с общипанной головой.

Мичман Ранцов, хорошо зная, что мать на расстоя-

нии пяти шагов ничего не слышит, успокаивал сестру:

— Не тужи, Оленька. Никому тебя не отдам. Клянусь

золотым шпилем Адмиралтейства и честью мичмана

Балтики!

Хозяйку дома увели в спальню.

— Прошу, господа, продолжать веселиться, — объ-

явил Владимир Львович. — Клементину Эрнестовну

прошу извинить. Что касается Оленьки, то ей рано еще

думать о помолвках. Пусть попрыгает пока на свободе...

Вскоре начались танцы. Ольгу охватило какое-то не-

естественное, болезненное веселье. Она танцевала с

Коста — «на зло Титу и всем прочим». Потом потянула

его в библиотеку, где состоялась их первая беседа.

— Не покидайте меня, милый Коста. Так противны

все с этими притязаниями на женитьбу. Боже, как я

несчастна в своем доме. Один брат Володя хороший, но

у него свои интересы, целыми днями он где-то пропада-