Их было трое (сборник)

явную и скрытую. Он умеет прятать кое-что между

строчками. А ты?

— Правду говоришь. «История, одного города»—

великолепная сатира на всю русскую монархию. Но...

знаешь что? Я не пойму — вы как будто бы все сговори-

лись и прочите мне ссылку. Приятель мичман то же са-

мое вещал...

— Потому, Коста, что мы любим тебя, как родного

брата, и желаем, чтобы ты поехал из академии в Рим на

казенный счет, а не в Сибирь...

— Тоже на казенный счет?!

Друзья рассмеялись.

24

— Покажи, Коста, что рисуешь, — попросил гость.

— Да вот, те же «Дети-каменщики»...

Снял белую простыню с неоконченной картины.

— О! — воскликнул в восторге Андукапар. — Какие

глаза у собаки! Как у человека. Мальчишка с молотком

в руке хорош. Голопузый тоже симпатичный. Это где-то

в наших краях—точно! Клянусь аллахом, картину мож-

но за триста рублей продать. Вот тебе и капитал на уче-

ние.

Андукапар помолчал, продолжал смотреть на кар-

тину.

— Так. Значит, собака с человеческими глазами —

добрый и верный друг; Понятно. А там вдали кто с пал-

кой? Кажется, нищий. Неподалеку удобная коляска

какого-то местного богатея. Правильно я прочитал твою

мысль?

— Почти так...

— Ну, а что пишет наш молодой поэт Коста?

— Начал поэму «Чердак», да что-то не получа-

ется...

Коста достал с полки тетрадку. Андукапар подвинул-

ся к свече, открыл наугад, прочитал шепотом несколько

строк.

— Кто у тебя так зло говорит о Петербурге?

— Мой герой—Владимир. Тут он даже спорит с

Пушкиным/Пожалуй, уберу. О столице — вот здесь...

Хетагуров открыл сильно исчерченную страницу,

прочитал с чувством:

В священном безмолвье стояла столица

При чудной игре сотни тысяч огней...

И только аккорды тюремного шпица

Порой пролетали тоскливо над пей.

Андукапар глубоко вздохнул.

— Я же говорил: перед тобой две дороги — одна

ведет в Рим, другая в Сибирь. Смеешься. Зря. Послушай

доброго совета. Кончай маленьких каменотесов, только

убери коляску.. Покажи картину вицепрезиденту Акаде-

мии. Получишь отсрочку экзаменов, а в будущем — по-

ездку в Италию. А стихи, навеянные Надсоном...

— Надсоном?! Нет! — резко ответил Коста. Встал,

расправил рубашку под тугим тонким поясом. — Я за

25

поэзию борьбы — если мои стихи вообще можно назвать

поэзией... Вспомни-ка Некрасова: «О город, город роко-

вой!..»

Андукапар опять вздохнул.

— Если уж ты, Коста, без стихов жить не можешь,

пиши что-нибудь веселое из петербургской жизни и по-

сылай в Ставрополь. Авось, напечатают, деньги при-

шлют.

Коста схватил со стола свежий номер газеты.

— Не будем спорить. Почитай вслух петербургские

«веселые» новости.

В разделе «Политика» Андукапар начал читать за-

метку под заголовком «Действия правительства».

«Высочайше повелено: ссыльнокаторжные и ссыль-

но-поселенцы, виновные в различных новых преступле-

ниях, подвергаются установленному для них законом

наказанию плетьми в присутствии врача или должност-

ных лиц судебного ведомства в полиции...»

— Какой гуманизм! Не правда ли? —перебил Кос-

та. — Пороть плетьми можно только в присутствии вра-

ча, а если нет такового, то достаточно и околоточного.

«Высочайше повелено...» Сам император заботится о

ссыльных. А в скором времени будут введены удобные

никелированные кандалы, изготовленные в Америке. Да

здравствует цивилизация!.. Давай дальше, земляк.

Андукапар читал одну новость за другой. Министер-

ство финансов рассматривает проект налога на спички...

Чума в калмыцких степях... Блестящий научный опыт:

доктор Тоннер голодал 40 дней. Самоубийство актрис...

— Об актрисах читай все, Андукапар!

— Пожалуйста: «Актрисы, сообщает некто Оппен-

гейм, обыкновенно лишают себя жизни вследствие край-

ней нужды, болезни, страха, умопомешательства. Так,

актриса Ильма Мольнар приняла яд в последней сцене

«Адриенны Лекуврер» Скриба и умерла на глазах пуб-

лики, которая пришла в восторг от естественного изобра-

жения смерти».

— Довольно, хватит!

Коста смотрел на море огней за окном.

— Подумать только: «Публика пришла в восторг...»

Боже мой! Ты знаешь, друг, кто пишет?

— Тут нет подписи... — развел руками Андукапар.

— Тот же самый негодяй — «властитель дум совре-

26

менности», которого наглость застраховала от каких-ли-

бо потрясений...

— Ты, Коста, очень близко принимаешь все к сердцу.

Из тебя бы никогда не получился хирург.

— Верно. Так же, как и солдат-рубака.

— Еще есть новости.

— Какие?

— В Эрмитажном театре — симфоническая фантазия

Чайковского «Ромео и Джульетта».

Лицо Хетагурова прояснилось.

— Да? Какие контрасты! Самодержавный Петер-

бург кандального звона и Петербург Пушкина и Чай-

ковского. Этот Петербург — моя вторая родина, авдан*

заветных дум...

Давно уже настала ночь, но друзья забыли о сне.

Коста мечтательно говорил:

— Помню всполох в станице Баталпашинской. Пом-

ню человека, который созывал казаков строиться с ору-

жием. Сам он не был вооружен — он бил в набат. Иног-

да вижу себя в такой роли. Только не колокол будет

поднимать тревогу, а проникновенные звуки фандыра...

Одному тебе говорю о мечте своей, друг мой.

Почти до самого рассвета разговаривали они. Снача-