Их было трое (сборник)

ской «Натурщицей в обстановке Ренессанса», показан-

ной ученикам младших классов, и его иллюстрацией к

«Моцарту и Сольери» Пушкина. Красота и тонкость цве-

товых соотношений, еле уловимые нюансы в выражениях

лиц поразили молодого художника-осетина. Теперь он

видел перед собой творца этих редких по силе акваре-

лей— энергичного молодого человека, с острыми черта-

51

ми лица. О своих картинах он говорил как о чем-то обы-

денном, ничем не выдающемся.

«Познакомиться бы ближе!» — думал Коста, слушая

Врубеля. Но познакомиться как следует с Михаилом

Александровичем не удалось: вскоре тот покинул Петер-

бург и занялся восстановлением росписей древней Кирил-

ловской церкви в Киеве.

Накануне отъезда Врубеля в Киев Хетагуров еще раз

встретился с ним, с Валентином Серовым и фон Дерви-

зом в их коллективной мастерской. Он пришел туда

вместе с Павлом Петровичем Чистяковым и испанским

художником Фортуни. «Полюбуйтесь, молодые люди, как

трудится этот могучий триумвират», — сказал Чистяков,

приглашая Хетагурова и других воспитанников академии.

Мастерская была большая, предназначалась для ра-

боты с живой натурой. На полотнах Серова и его друзей

виден был «почерк» учителя — тщательный, твердый ри-

сунок и тонкая живопись.

— Вот-с, пожалуйста,—мягко говорил Павел Петро-

вич, обращаясь к гостям. Они научились видеть модель

в ее пластической природе, в ее трехмерности. Какое

счастье иметь таких учеников!

— Как хорошо и ново! — почти шепотом произнес

Хетагуров.

Тут были и высокая культура рисунка, и отличное

знание перспективы, и своя манера строить — именно

строить!—изображение. Пристальное внимание Коста

приковали и рисунки Серова. Их тональный строй зна-

меновал отказ от многоцветной живописи.

В тональном строе Коста «нашел самого себя», как

признавался он впоследствии Андукапару и ставрополь-

скому учителю рисования Смирнову.

На занятиях в классе Чистякова Коста забывал ре-

шительно обо всем: о нужде, недоедании, о болях в ноге

после тяжелой физической работы. Слушал, затаив ды-

хание. На его творения: «Нищих крестьянских детей»,

«Каменотеса», «Римского нищего», «Витовтовну, отни-

мающую у князя Василия Косого пояс, принадлежавший

Дмитрию Донскому»,—Коста не мог смотреть без волне-

ния. Особенно запоминались «Крестьянские дети».

Сколько в картине глубокого трагизма.

Хетагуров проникался все большим уважением к Павлу

Петровичу. Да, правду говорил адъюнкт-профессор:

52

— Увидите мою картину — и поймете мой взгляд на

жизнь, на людей, на искусство.

Картина Чистякова «Нищие крестьянские дети» была

гневным обличением самодержавного строя России. Он

глубоко понимал мастеров критического реализма, учил

молодых художников находить реалистическую сущность

в создании великих художников прошлого.

Постепенно Чистяков вводил питомцев в сложный ла-

биринт путей, которыми достигается истинное мастерст-

во, и вместе с тем учил: «Художник должен уметь петь

без нот...»

О законах перспективы Павел Петрович иногда гово-

рил афоризмами, приводил удивительные примеры. А по-

рой речь его была проста, как разговор с маленькими

детьми.

— Всякое дело имеет начало, середину и конец. Ри-

сование с неподвижных предметов подвластно этому же

закону, его можно выразить так: постановка, пропорции,

сходство.

Начинал он с азбуки, с первой задачи: изображение

линии в пространстве.

Характерны требования Чистякова к передаче формы.

— Если художник пишет голову в профиль, он дол-

жен делать это так, чтобы чувствовались и невидимые

ее части.

Коста восхищался: «Как спокойно, уверенно и легко

он рушит палицей трехмерного перспективного изобра-

жения теорию плоскостного, силуэтного рисунка. Это не

учитель, а воитель. Мое счастье, что попал к нему. Уеду

в Осетию не с пустыми руками...»

Вместе с учениками-программистами Хетагуров ходил

смотреть копии картин Верещагина. Они произвели по-

трясающее впечатление. Молодой художник и поэт видел

в них жестокий приговор глашатаям войны, завоевате-

лям-убийцам.

«Суровая правда — вот мой учитель!» — вспомни-

лись слова Верещагина, гордого, непреклонного чело-

века.

Эти слова стали путеводными для Коста. До конца

своих дней он смело говорил людям правду, не боясь

изгнания и цепей, встречая «грудью грудь насилия».

Как вольнослушатель Хетагуров не мог участвовать

в конкурсе.

53

«Детей-каменщиков» — свою первую серьезную рабо-

ту— он принес показать любимому учителю. Несколько

дней картина стояла в частной мастерской Чистякова.

В одно из воскресений, января Коста пришел за

ней вместе с Андукапаром, уже вернувшимся в Петер-

бург. Вошли тихо. Ученики-программисты рассматривали

картину. Чистяков и профессор Вениаминов, улыбаю-

щийся курносый старичок в безупречно сшитом новом

фраке, вели беседу.

— Павел Петрович, во взгляде твоей гибнущей

Мессалины мы прочитали выражение человека, совер-

шившего непоправимую, роковую ошибку... А что можно

прочитать на лице этого осетинского мальчика-камен-

щика?

Профессор обращался к хозяину мастерской почти

как ученик, хотя по своему званию был старше

адъюнкта.

— Хорошее лицо, — ответил Чистяков. — Можно

сразу понять, что кто-то подходит к мальчику, скорей

всего, какой-нибудь любознательный путешественник.