Их «заказали» в кафе

— Не может. — Тураев говорил так уверенно, что Скалкин успокоился.

«Хонда» Владимира неслась по ночному шоссе, и её кузов обтекал молочно-белый туман. Где-то рядом постукивала колёсами припозднившаяся электричка, и почему-то очень громко гудели провода.

— Не может, — повторил Тураев, хотя Скалкин его уже ни о чём не спрашивал. — Потёмкин нарушил завет старых рецидивистов: «Не коси под дурака. Лучше просидеть на зоне десять лет, чем в психушке — год». Вот за этот год его и сломали, причём навсегда. И ради того, чтобы снова не оказаться в тюрьме или в лечебнице, он будет работать на нас. Гаджиев может его только убить, но это ещё не самое страшное. Больше всего Виктор Потёмкин боится оказаться там, откуда он с таким трудом вырвался. Там, где Виктор провёл полтора года, выжить очень трудно, особенно если в действительности ты не идиот. Ты заметил, что у Потёмкина в тридцать восемь лет остался всего один зуб? Он давно уже дрожащая тварь, хоть и пытается это скрыть. Ещё в детстве он попал на учёт к психиатру, и вся его дальнейшая жизнь прошла под знаком неполноценности. Занятия спортом, участие в коптевской группировке, разгульная жизнь — всё это было призвано в помощь. Потёмкин самоутверждался, находясь в одной стае с сильными, как ему казалось, мужиками. Но потом сильные мужики предали, и он остался в одиночестве. Сначала среди зэков, потом среди параноиков, шизофреников, дебилов и кретинов. Ни одна зона не видела таких кошмаров, как тогдашний «спец». Потому что сидят там не люди, а некая биомасса, лишённая разума…

Артур говорил это даже не Володе, а самому себе, тихо и задумчиво, как будто размышлял вслух.

— И мне кажется, что такая же биомасса без разума и чувств, без чести и совести противостоит нам сейчас. Будь моя воля, я отправил всю группировку Маги на «спец». Им нужно вколоть сильнейшие нейролептики и заставить после этого смотреть кинофильм с оптимистичным сюжетом. Одурманенный мозг искривляет образы, и больные видят запредельные ужасы. Но при этом люди не могут ни вскочить, ни убежать. Я уверен, что точно так же чувствовали себя жертвы этого дикого эксперимента со СПИДом. Они не могли убежать и спастись. Несчастные жаждали смерти, которая единственная способна была прекратить их страдания. А в то время, когда они мучились, понимая, что выхода нет, эти упыри жрали, пили, танцевали, прожигая деньги, полученные за чужую смерть…

Глава 6

Скалкин отпустил такси и мельком взглянул в витрину ближайшего магазина, пытаясь определить, как он выглядит со стороны. Напомаженная и аккуратно причёсанная голова пахла чем-то приторно-сладким. Наспех купленная длинная, чёрная с блеском, кашемировая куртка, перечерченная «молниями», стесняла движения. Холодные для этой погоды туфли скользили по наледи, и от этого Володе делалось не по себе. Он перестал узнавать и воспринимать себя, и только чувство долга перед дедушкой, жажда мести, воспоминания о двоюродной сестрёнке придавали ему силы.

Он представлял сейчас Полину особенно ярко и жалел её. Двоих детей имел Пётр Павлович Шугалей; родные брат с сестрой получились совершенно разными. Старшая дочка Шугалеев Елизавета, мать Владимира, была женщиной умной, тонкой, образованной и работящей. Она уехала в Ленинград к мужу-моряку и всю жизнь посвятила семье. Младшенький Вадик неудачно женился, а после развода привёз к родителям и навсегда оставил у них дочь Полину. Бывшая его супруга заботиться о ребёнке категорически отказалась по причине непреодолимой тяги к бутылке и собутыльникам.

Тихая, забитая девочка долго оттаивала душой. Жила то у Шугалеев в Москве, то у Скалкиных в Кронштадте. И никто тогда не мог представить, что благодаря своему золотому характеру Полина добьётся того, чего очень и очень многие не могли взять наглым нахрапом. Она оказалась единственной наследницей солидного состояния, которое завещала деду, взяв с него слово передать имущество Скалкиным, но никак не родителям, которые должны были вот-вот объявиться и начать качать права. О том, что их дочка-первенец ушла из жизни в двадцать три года, предки ничуть не сожалели…

Скалкин позвонил около полупрозрачной и в то же время очень прочной двери, которая подмигивала разноцветными огоньками, как новогодняя ёлка. Заходить нужно было именно отсюда, а не через подъезд для посетителей. Такую привилегию имели только гости Магомеда и Серафимы.

Видимо, его изучили не только через «глазок», но и с помощью камеры, потому что прошло довольно-таки много времени. Наконец из банальной решёточки прозвучал металлический, как у робота, голос.

— Фамилия, имя, отчество? Откуда прибыли?

— Скалкин Владимир Борисович из Санкт-Петербурга, — отрапортовал гость, удивлённый столь странным приёмом.