Ихтис

– Какие же? – спросил Павел, и показалось, что качнулась за окном серая пелена, приникла к стеклу, заволокла дымкой косогор и тени поползли по кухне, свиваясь в клубки и подбираясь к Матрениным ногам. Бабка словно почувствовала, поджала ступни в двойных вязаных носках, и запахнулась шалью.

– На том месте, где бараки построили, – проговорила она, – там издавна места нечистые были. Мне еще моя бабка рассказывала, а ей ее бабка, что леших да чертей там видели. Потому и название место получила – Лешачья плешь.

– Так причем тут старец Захарий и его чудеса?

– А притом, что Захар эти места вдоль и поперек изведал. По деревне пройдись, старожилов спроси… правда, тебе никто не расскажет: чужой ты здесь. А если бы рассказали, то узнал бы, что Захар нет-нет да и уходил в леса на месяц, а то и два. И где все это время жил? Что делал? Того никто не знает. Лишь старая Латка, которая еще прошлый век помнила, говорила, что Лешачья плешь большой силой напитана. Такой, что можно и больных исцелять и мертвых воскрешать. Только никакой человек ее взять не мог, как ни пытался.

– А пытались?

Мысленно Павел уже делал пометки для будущей статьи, и теперь оставалось только разобраться, где заканчивалась реальность и начинался вымысел.

– А то как же! – закивала Матрена. – Латка сказывала, искали. Да не кто-нибудь, а сам Демьян Черных. От него Захар про Слово и узнал.

Павел вспомнил могилу, увитую волчьим лыком. И соляной круг в свете бледной луны. И буквы, прорезанные в дереве.

– Черных, – повторил он и вопросительно поглядел на Матрену. – Уж не родственник ли Черного Игумена?

– Родной дед его, – подтвердила бабка.

Серая хмарь за окном лопнула и потекла гноем, истончаясь и пропуская лучи едва пробивающегося сквозь облака желтоватого солнца. Блики скакнули по окладам икон, и Матрена зажмурилась, заморгала слезящимися глазами. А вот в доме Захария икон не было. И ни у кого из Краснопоясников не было крестов, а только рыбешки, скрученные из медной проволоки.

«Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков…»

– Я видел его могилу на старом кладбище, – сказал Павел.

Бабка приоткрыла рот и всплеснула руками.

– Что ты, Павлуша! Не ходи туда больше! Окаянное место, не хоронят там уже никого…

Осеклась, увела взгляд в сторону. Солнечные блики покружились по комнате и пропали: небо снова заволокло мутью. Павел ждал, Матрена теребила ткань, сминая ее скрюченными пальцами, наконец, сказала:

– Демьян и был последним, кого там похоронили. Потом настоятель наш, отец Спиридон, запретил. Говорит, там нет дороги в царство небесное, где покоятся преступники и душегубы.

– А кем был дед Степана?

– Колдуном, – быстро ответила Матрена и снова осенила себя крестом. – Ох, святой Михаил Архангел, помилуй нас грешных…

«Колдуном», – мысленно повторил Павел и ощутил зуд, какой обычно бывает у журналистов, когда перед носом маячит сенсация. Понятно, почему на эти места положила глаз Софья Керр, вот только глубоко копать не стала, а напрасно.

Здесь, в Богом забытой деревушке, бывшем ссыльном поселении отмечено место с паранормальной активностью. О нем знал местный колдун, который сам хотел добыть силу, но по каким-то причинам не смог, и рассказал о секрете бывшему заключенному. И тот уходил в лес на поиски до тех пор, пока его не парализовало. Епитимья, наказание за прегрешения. Или некий побочный эффект? А потом зазвучало Слово, и недужные исцелились, а утонувший мальчик ожил…

Павел досадливо сморщился. Еще немного подобных сказок, и он сам поверит во всю эту сверхъестественную чепуху, как почти поверил в то, что мертвый брат поджидал его в Окаянной церкви.

Накатила духота. Павел оттянул воротник, кашлянул, глотнув застоялого воздуха, и сказал:

– Что ж, спасибо за разговор, баб Матрена! Непростой сегодня день выдался, нервный. Так голова и кружится. Мне бы на воздух.

– А сходи, сходи, милок, – закивала бабка, с кряхтеньем поднимаясь с табурета. – С умным человеком и разговор приятен. Кому еще байки потравить, коль не приезжим? Местные-то все волком глядят, да ты к ним и не лезь. Расспросит тебя Илья Петрович, о чем надо, и отпустит. Жаль только, не успел исцелиться-то. Ох, горюшко!

Матрена опять завела протяжный причет, но Павел не слушал. Обувшись, он вышагнул на крыльцо и с удовольствием подставил лицо влажному весеннему ветру.

С первой встречи Павел понял: непрост этот старец. Снаружи елейный и благочестивый, а внутри… кто теперь узнает, что за бесы мутили внутри? Старца увезли на вскрытие, избу опечатали, и на Червонный кут опустилась тишина и траур. Павел вышел на дорогу и сощурился, пытаясь разглядеть в едва подсвеченной солнцем дымке, не пройдет ли по косогору знакомая долговязая фигура? Не мелькнут ли красные пояса? Не было никого. Ветер не доносил ни звука из-за плотно запертых дверей. Люди отгородились от смерти, как от чужака. И казалось – выжидали.