Ихтис

Могла ли убить Леля? Вполне. Старец Захарий сначала ударился головой о печь, потом его добили поленом. Такое могла сделать и женщина. А Леля тоже верила в Слово и тоже искала его. Может, потому и пошла вместе с Павлом в «место, где говорят духи»?

Маланья… какой у нее мотив? Павел вспомнил передачу Софьи Керр, тогда старец сказал, что Маланья по молодости грешила, и сидело в ней шесть бесов.

– Расскажи мне про женщину, которая прибиралась у старца? – попросил Павел и в очередной раз согнал с шеи настырную мошкару. Леля обернулась, приподняв бровки домиком. За все время, пока они шли по тайге, Павел ни разу не заметил, чтобы девушка отмахивалась от комарья. Она была словно невидимой для них.

– Маланья? – Леля накрутила локон на палец, отпустила, как распрямленную пружинку. – Ее Оксаной звали, проституткой была, переболела всем, чем только можно. Приехала в деревню одной из первых, излечилась и осталась.

– Сожительствовала со старцем?

– Разве что поначалу, пока у Захара силы были, – усмехнулась Леля и скинула Павлову куртку. – Уф, ну и припекает!

Сощурилась, глядя поверх лиственниц, где сиял натертый добела солнечный медяк. Павел тоже снял свитер и, затолкав его и куртку в рюкзак, остался в одной рубашке. Потом спросил:

– Часто они ссорились?

– Ссор вроде и не было, – ответила Леля. – По крайней мере, я не видела и не слышала. Мирно жили, старец никаких конфликтов не допускал.

– А вернуться в город она не хотела?

– Не к кому возвращаться было. И родню, и друзей Захар заменил. Маланья за ним как верная собачка ходила.

Значит, не могла быть убийцей? Горевала Маланья убедительно, но все-таки Павел поразмыслил и решил пока не сбрасывать женщину со счетов.

– А что про Ульяну скажешь? Жену Степана. Она тоже приезжая?

– Не, – мотнула головой Леля. – Местная она. Я кое-что краем уха слышала…

– Что же?

– Будто она всегда из деревни уехать хотела. И всем городским, кто мимо проезжал, на шею вешалась. Пока не встретила Степана Черных.

– Так ведь и он местный!

– Местный. Только в город учиться уезжал, а когда дед умирал, тогда и вернулся. Ульяна на него глаз положила, вплоть до того, что приворожить хотела. Для этого к старой Латке ходила, чтобы рецепт приворота узнать.

– Судя по всему, не очень-то у нее получилось, – Павел вспомнил вечно испуганное лицо Ульяны, тусклые мышиные глаза. Могла она убить Захария? Могла. Хотела ведь уехать из деревни, а не вышло. Захарий держал Черного Игумена подле себя как цепного пса, а тот в свою очередь держал в кулаке Ульяну.

– Отчасти получилось, – мягко возразила Леля. – Только Степан не увез ее в город, а сам здесь остался. Оно и понятно: дед умирал, нужно было колдовскую силу перенять. А сила не тому досталась.

Леля вдруг засмеялась тихо и зло:

– Ни тогда не получил Слово, ни теперь! А хочется ему, Павлуша! Так хочется, что в глазах темнеет, кишки от досады перекручивает. Ищет, как пес воздух тянет, и вроде бы рядом Слово, а не найти. Вот он злобу на всех и вымещает, а в первую очередь на жене.

– Бьет?

– Побивает. Только Акулину не трогает. Любит ее…

Леля притихла и задумалась, собирая юбкой золотую пыльцу одуванчиков. Павел тоже задумался, вспоминая первую встречу с Акулиной. Жуткая девочка, вроде и больная, и пожалеть ее надо, а как вспомнит острый взгляд, скрипучий голос – так мурашки табунами.

«Я что, всерьез раздумываю над этим? – одернул себя Павел. – Девчонке не больше десяти. При таком раскладе и себя к подозреваемым причислишь. Нереализованная сила, одержимость, вернувшийся слух… я ведь тоже мог…»

Стало зябко и неуютно. Павел скинул рюкзак с натертого плеча, делая вид, что поудобнее утрамбовывает вещи. Свитер сместил чуть левее, куртку правее, нащупал в кармане блокнот, вытащил сигаретную пачку, и, воровато оглянувшись, сунул в карман брюк. И вот тогда заметил.

Что-то изменилось.

Первым делом Павел увидел растения. Из молодой травы и одуванчиков выглядывали острые и гибкие листья, ярко-зеленые сверху и кроваво-красные внизу. Когда ветер пробегал по траве, они выворачивали изнанку и шевелили алыми язычками, словно дразнились, словно подзывали к себе.

«Не трогай», – предупредительно шепнул в голове Андрей, и Павел отдернул руку и выпрямился. Ощущение, будто что-то изменилось, не только не ушло, но даже усилилось.

– Леля?

Имя провалилось как в омут: только плеснуло – и нет ничего, лишь круги расходятся в пропитанном зноем воздухе. Девушка, не оборачиваясь, шла и шла вперед. Ее силуэт, подпаленный по краям солнцем, казался вырезкой из альбома. Волосы колыхались как черные водоросли, и колыхался окружающий лес: перешептывался, дрожал, встряхивал ветвями, менялся, то подступал ближе, наползая на рельсы, стальными нитями протянувшимися через зеленое море, то оголял ярко-голубое, до рези в глазах, небо.