Инок Георгий жил «на Масличной горе в киликийской Тавриде»[458]
и был уже стар. Услышав об уничтожении икон, он обратился к народу, почитавшему его за духовного отца, с пламенным призывом не следовать по стопам разбойников, представлявшихся ему предтечами Антихриста. В первую очередь Георгий обличает императора, и с откровенностью, редко встречаемой в официальных церковных кругах Византии.Вначале он выдвигает боевой лозунг иконопочитателей: «Кто (в вопросах иконоборчества) послушествует императору, тот противостоит Христу, даровавшему верным Свой непорочный лик и этим явившему нам образец Своего искупительного вочеловечения»[459]
. Иконопочитатели побоевому ополчились на иконоборчество императоров, остро противопоставив Христа и царскую власть. Верующим приходилось выбирать, кому оказывать послушание. Император, по словам монашествующих, приказав разрушить инсигнии Христа, пошел против Господа.От Георгия Кипрского до нас дошла уже упомянутая речь к народу. К ней примыкает весьма интересный публичный диспут с Космой, епископом императорского двора. Затем последовала и вторая речь, которую престарелый монах держал на поместном соборе, состоявшемся после диспута. Для нас представляет интерес прежде всего публичный диспут, который, вероятно, был записан вполне точно и в котором особенно живо отразились два мира, представленные фигурами монаха Георгия и епископа Космы и непримиримо противостоявшие друг другу. (А обе речи Георгия, в которых весьма ощущается рука редактора, нами в общем оставлены в стороне.).
Диспут датируется 752 г., когда император Константин приступил к подготовке великого иконоборческого собора (754 г.)[460]
. Противник старого монаха, епископ Косма, вооружившись императорскими полномочиями, был отправлен в путь с целью выследить очаги сопротивления иконопочитателей. Он потребовал явки Георгия на поместный собор и пред собравшимися обрушился на него с обвинениями:«Стало быть, это ты, кто поднял голову и наговорил хулы на императора, тогда как императором руководит сам Бог и он своим светлым умом исследует правую веру. Ибо император -подражатель Христу: действительно, когда Христос пребывал в Египте, он ниспроверг (идолов), сотворенных человеческими руками[461]
; так и император разрушает образы божков. Кто осмелится противостать боголюбезному учению и превосходному указу императора? Разве не обязаны замолкнуть любые уста и открыться любые уши, когда из священных уст истекает учение? Ибо кто речет против его предписаний, тот и часа прожить не должен. Его следует предать огню и сжечь на связке дров»[462].Как не подивиться подобным речам в устах епископа! Но теперь-то мы можем понять, как могло случиться, чтобы на соборе 754 г.
Косма заходит так далеко, что заявляет собравшемуся народу: «Надо верить сказанному Богом и предписанному священным императором»[464]
. Поскольку слова императора превращены в предмет веры, придворный епископ легко переходит к обвинению: «Ты изнесПротив слепого подчинения императорской власти монах выставляет авторитет Св. Духа: «Я менее сведущ, чем все другие, да, безусловно, но со мной Св. Дух моего Христа, и апостолы и свв. отцы, и они говорят за меня и дают мне познание»[466]
. Это весьма сходно с учением св. Симеона Нового Богослова (949-1022): недостойной иерархии противопоставляется харизматическое обладание Св. Духом!Речь епископа Космы напоминает времена Константина Великого, когда Евсевий Кесарийский приветствовал императора как равноапостола. Как раз против подобного подчинения веры авторитету императора и бунтует иконопочитательное монашество. Они сражались за иконы и одновременно за церковную свободу[467]
. Разве монахи были уж так неправы, когда за атакой на икону Христа они усматривали нападение на Самого суверенного Христа?