Икона Христа

Фантазия не плоха, она есть естественная способность. На пути созерцательности нет нужды постепенно ее устранять (как об этом учит традиция аввы Евагрия). Как все прочие душевные силы, она всего лишь нуждается в очищении. А очищается фантазия, однако, не тем, что к ней совсем перестают прибегать, а тем, что ею все больше и больше овладевают чистые и священные помыслы.

Здесь следовало бы вспомнить о монастырской опытной традиции постоянного памятования о Боге как пути к очищению. В своих наставлениях св. Феодор отводил важное место этому памятованию о Боге[590]. Икона при этом играет важную роль. Частое взирание на священные изображения в той же мере очищает помыслы, что и частое слышание Слова Божия.

Как многие духовные писатели до него, св. Феодор с удовольствием проводит параллели между зрением и слухом:

«Запечатлей Христа... в твоем сердце, где Он (уже) обитает. Читаешь ли ты о Нем в книге или видишь Его на иконе, да просветит Он твою мысль, когда ты дважды будешь познавать Его на двух путях чувственного восприятия. Так ты увидишь очами, чему был научен словом. Кто подобным образом слушает и видит, тот все свое существо исполняет хвалы Божией»[591].

В Церкви не бывает двух разрядов христиан — «примитивных» простецов-верующих, которые пока еще не могут отказаться от икон, поскольку слишком «привязаны к плоти», и «более совершенных», духовных христиан, которые уже не нуждаются в таких подпорках. Св. Феодор энергично критикует сие «глупое разделение на две неравные группы»[592], что в едином, священническом и царственном, народе Божием — невозможно.

Опровергая одного — анонимно процитированного[593] — епископа, который признавал значение икон для «простецкого народа», а о себе утверждал, что не нуждается в них, св. Феодор сказал: «Пусть он достиг совершенства, пусть он облечен в епископское достоинство, но все же он не может обходиться без евангельских книг, равно как без их изображений на иконах. И те и другие одинаково достойны почитания»[594].

Упомянутое разделение христиан на «простецов» и «просвещенных» — это постоянная угроза для христианской веры. Претензия иконоборцев, что благодаря им «свет воссиял для христиан, сидевших во тьме и невежестве»[595], только увеличивала этот раскол. Феодор Студит противопоставил этой претензии «Богоподражательное» уничижение[596]. Лишь самоуничижение Божие, который ради собственного творения облекся в облик раба, может предотвратить подобные расколы. Феодор Студит был убежден, что в иконоборчестве в конечном итоге присутствует отвержение сего уничижения Божия.

Икона — печать самоуничижения Божия

«Живописать Христа с помощью материальных средств означает принижать и умалять Его»[597]. Иконоборцы опасались, что слишком материальное, «грубо-чувственное» рассмотрение тайны Христовой способно ее разрушить.

Нельзя с порога отрицать, что за этой озабоченностью стоит серьезное отношение к вере и этическая честность (а в пылу борьбы иконопочитатели такое отрицали). Иконоборческое движение, распространившееся на весь период свв. отцов, несомненно, вносило свой вклад в очищение иконопочитания от известных извращений.

Но, самое главное, оно заставило поборников культа икон разъяснить и уточнить свои богословские позиции. Иконоборцы вновь и вновь напоминали, что между трансцендентной тайной и нашими средствами выражения имеется необозримая пропасть. Кто слишком приближается к Богу Живому, тот непременно услышит предостережение; «Сними обувь твою с ног твоих; ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх 3,5). Подобно ап. Петру такой человек скажет: «Выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный» (Лк 5,8).

Подобное интенсивное ощущение трансцендентности Божией вновь и вновь поражает в иконоборческом движении.

И все же следует сказать, что, наряду с этой трансцендентностью, есть и еще нечто, хранителями чего сделались иконоборцы. Уже Арий во имя трансцендентности отказывался признавать Христа единосущным Сыном Божиим. А Церковь всегда благовествовала о большем взгляде на величие Божие: ее Бог способен на самоуничижение, способен воспринять рабский облик и уподобиться Своему собственному творению.

Так где же принижение чести Божией, если ныне Вочеловечившийся изображается на иконе?

«Что ты считаешь неподобающим и вульгарным, то и есть, напротив, Богоподобно и законно, если его исследовать из перспективы величия тайны. Ибо разве это не честь для Высочайшего уничижить Себя, как и смиренные стыдятся быть возвышенными? Так же и со Христом: Он остается на высшей высоте Своего Божества, в обладании нематериальной неописуемости, и все же такова Его слава, что Он столь возвышенным способом снизошел до нас и стал описуемым в Своем собственном теле. Он стал материей, то есть плотью, Тот, который всему, что есть, придает состояние, и Он не устыдится того, чем стал, что Он воспринял (т. е. плоть), и того, чтобы так (плотью) именоваться»[598].