Икс-30 рвёт паутину

Когда началась война Сопротивления против французских колонизаторов, Май Лан оставила школу и вместе с родителями эвакуировалась из Хюэ в Диньмон — в то время это был один из освобождённых районов. Мать её открыла торговую точку, чтобы прокормить семью. Многие бойцы и кадровые работники любили останавливаться у неё, чтобы отдохнуть за столиком, выпить чаю или прохладительного напитка. Многих ИЗ них влекли сюда милая улыбка и красивые глава дочери хозяйки. Некоторые дарили ей стихи. Другие говорили, что после войны, когда будут изгнаны все французы, непременно придут сюда свататься. Лан только посмеивалась. Она так хорошо смеялась! Она смотрела на жизнь широко раскрытыми глазами, как смотрит любая взрослая девушка, не знающая, что ожидает её впереди.

Но вот она полюбила. Он был кадровым работником, действовавшим в городе. Однажды он заскочил к ним, чтобы выпить воды, и Лап, поговорив с ним, поняла, что не может больше тратить свою молодую жизнь в чайной родителей, когда другие сражаются с оружием в руках. Этот парень пробудил в ней жажду к красивой, осмысленной жизни. Она стала участвовать в его работе. Между ними зародилась любовь. Свадьба у них была простенькой, как и у других в годы войны. После этого они перебрались в город, где стали работать вместе. Она входила в женскую патриотическую организацию в районе рынка Донгба. В отрезах тканей, что она приносила на рынок, были спрятаны листовки. Она была участницей борьбы мелких торговцев против политики налогообложений. Счастье молодых было связано с борьбой. У них появился ребёнок, через два года — второй. Дети были светом и надеждой молодых родителей.

После подписания Женевских соглашений 1954 года люди думали, что смогут жить в условиях мира, ожидая дня воссоединения страны. Но из США прибыл Нго Динь Дьем, и винтовки заговорили вновь. Стали расширяться старые и строиться новые тюрьмы, концлагеря. На Юге повсеместно качались аресты бывших участников войны Сопротивления, их пытали, бросали в застенки, преследовали.

Май Лан с мужем оставались в городе. После войны оба вернулись к обычным трудовым будням. Муж работал в канцелярии одной частной фирмы. Жена по-прежнему торговала мануфактурой на рынке Донгба. Но однажды перед их домом остановилась серая закрытая машина из управления тайной агентуры Нго Динь Кана. Приехавшие схватили мужа и избили жену и детей. Так в эту счастливую семью вошли горе и слёзы. Когда Май Лан узнала, что её любимый человек убит агентами Кана, она потеряла сознание.

Она пролежала в постели несколько месяцев, то приходя в себя, то вновь впадая в забытье. У изголовья сидели двое детей, глядя сквозь слёзы на мать. Они сильно похудели за это время. Соседи не решались открыто помогать ей, так как люди Кана жестоко преследовали каждого, кто имел связь с Вьетконгом. Они устраивали облавы и погромы под девизами «Осуждайте коммунистов», «Уничтожайте коммунистов». Такова была государственная политика, выдвинутая Дьемом и Ню. Только по ночам кто-нибудь приносил еду детям, оставляя у кровати Май Лан хлеб, молоко, а также лекарства для неё самой. Люди жалели её семью, но старались никому не показывать своего сочувствия. Сколько таких семей было тогда на Юге! И разве можно было выплакать всё горе слезами?

В то время только один человек запросто приходил в эту семью, принося женщине и детям различные подарки. Он как ни в чём не бывало проходил под взглядами разных кустовых старост и руководителей кружков персоналистской партии, каждый день навещая семью Май Лан. И так же спокойно приводил с собой врача для ухода за ней. Больше того, все шпики и агенты, вообще все, кто встречал его, отступали в сторону. Он входил в дом, не глядя ни на кого. Оставался он там недолго, потом уходил угрюмый, и никому не было известно, о чём же он думает. Люди шёпотом называли его имя: Ли Лам, личный охранник Нго Динь Кана.

Прошлое проносилось перед её глазами, словно кинолента.

Ли Лам увидел её случайно, проходя однажды через рынок Донгба. Милая улыбка, красивые глаза и ласковое лицо врезались в память и стали преследовать его. Увидев улыбающуюся Май Лан, он вдруг почувствовал, что жизнь его до сих пор была слишком чёрствой, что в ней никогда не было никакой нежности. Он ощутил такую безысходность и одиночество прожитых лет, как будто был диким зверем без берлоги. В нём ожило что-то человеческое. Ему захотелось иметь свой дом, в котором всегда бы улыбалось это нежное лицо. Но у Май Лан был муж, были дети. Он знал об этом, потому что уже давно расспросил людей. Больше он ничего никогда не говорил, а только иногда приходил на рынок, останавливался как вкопанный, молча смотрел на неё и тихо удалялся прочь.