Иль Мактуб. Судьба Эмира

Ночью я не спала. Слова Амира крутились в моей голове, переплетаясь с признанием Ахмада. Я чувствовала себя, как тряпичная кукла, которую разрывают на части с двух сторон. Амир… он дал мне правду. Но эта правда была такой горькой, что я не могла её проглотить. Ахмад — он признал всё, но в его словах не было раскаяния. Это был удар в сердце.

Я лежала на постели рядом с Сашей, чувствуя его ровное дыхание. Он был моим якорем в этом мире, который вращался, как ураган. Но что, если я тоже потеряю его? Как я могу защитить его, если я больше не уверена ни в чём?

Мои мысли были как бесконечный лабиринт. Я не могла выбраться из этого хаоса. Всё вокруг было разрушено. И я не знала, как собрать осколки.

"Я ненавижу тебя..."

Эти слова эхом звучали в моей голове. Я ненавидела Ахмада. Ненавидела за то, что он сделал. Но, глубоко внутри, я чувствовала, что ненавидеть его недостаточно. Эта ненависть не приносила облегчения. Она лишь добавляла тяжести.

Глава 21

Вика ненавидит меня. Эти слова сверлят сознание, раздирают душу, как осколки стекла, которые застряли глубоко внутри и не дают дышать. Я чувствую, как с каждым днём эта ненависть становится крепче, холоднее, превращается в стену, которую уже невозможно пробить ни силой, ни лаской. Я был готов к её гневу, но не к этой ледяной пустоте, которая осталась после каждого нашего столкновения. Она не просто оттолкнула меня — она сделала это с такой яростью, что я сам чуть не раскололся на осколки. Но Вика имеет на это право. И я должен признать это, даже если это лишает меня возможности дышать. Она права. Всё, что она мне сказала — правда. Я отнял у неё всё. И самое страшное в этом — я не могу отрицать ни одного её слова. Я не раз думал, что справлюсь с любой правдой, но эта — непреодолима. Вика была для меня светом в этом мраке, который окружал мою жизнь, но теперь я стал её тьмой. Её врагом. Я разломал её, и теперь она смотрит на меня, как на чудовище, которым я всегда и был. А ведь только Вика всегда видела меня другим…только она прикасалась к моей душе кончиками пальцев и выдирала меня из моего ада. Только с ней я перестал нуждаться в боли. Только с ней я стал настоящим мужчиной.

Я вижу её лицо, полное отчаяния и боли, и эта картина не даёт мне покоя. Вспоминаю, как она кричала, что ненавидит меня, как слёзы катились по её щекам, а глаза блестели гневом. Каждое её слово было правдой. И я не могу с этим ничего поделать. Моё сердце разрывается, когда я думаю о Саше. Мой мальчик. Он только что пережил то, что ни один ребёнок не должен переживать. И его мать, Вика, сейчас заперлась в своей боли, не давая ему тепла, в котром он так нуждается. Но он тянется ко мне. Даже после всего, что произошло, он ищет утешения у меня. Это — странная смесь боли и радости. Радость, потому что мой сын всё ещё видит во мне защитника. Боль — потому что его мать теперь не доверяет мне. Каждый раз, когда я вхожу в его палату, его глаза загораются. Он протягивает ко мне ручки, и это разрывает меня ещё сильнее. Как я могу быть для него отцом, когда его мать ненавидит меня? Я вижу, как Вика смотрит на нас с тоской, как она хочет подойти, прижать Сашу к себе, но что-то её останавливает. Она сломлена. И я знаю, что это я её сломал. Но сейчас не время для слабости. Я должен быть сильным ради своих детей. Ради того, чтобы они не видели того ужаса, который мы переживаем. И ради Вики, даже если она больше никогда не простит меня.

Моё сознание кипит от ненависти к Джамалю. Он раскрыл перед Викой всю правду, как змея, впрыснул в её сердце яд. И теперь она видит меня таким, каким хотел показать меня Джамаль: монстром, убийцей. Я найду этого ублюдка, который решил мстить… и оторву ему жало!

А потом я… я каменею от ужаса, каменею потому что вдруг начинаю понимать кто та женщина которая была с ним. Новые следы. Новые свидетели. Кто-то видел его с уродливой старухой, снимавших квартиру на окраине города. Информация была скудной, но когда мне начали описывать эту женщину — плохо говорящая, с тихим, дрожащим голосом — кажется у нее отрезан язык. Я пошатнулся и схватился за стену. Меня снова начало тошнить как и всегда при мысли об этой твари…

Самида.