Ила

– Ни откуда. Я сирота.

– Да. Конечно! – говорит он, хмыкая и не намереваясь продолжать разгадывать меня.

Общение с Джеймсом почти всегда проходит легко для меня. Это то, что меня удовлетворяет в нем. Он будто знает все обо мне и не желает утомлять меня провоцирующими вопросами.

– А какова твоя мать? Расскажи про ее мировоззрение, – я снова перехожу на тему по изучению одной из земных семейных ячеек.

– Она очень добрая, – разъясняет он безмятежным голосом. – Она приняла отца таким, каков он есть. Она подчинилась нашей культуре. Ради него она стала настоящей индийской женщиной. Но при этом она, получив одобрение отца, соблюдает и обычаи христианской религии.

– В таком случае, к какой религии ты относишься?

– Вероятно, ко всем. При рождении отец присвоил мне ислам, так как это религия его семьи. Но я вырос, и у меня появилось свое собственное мнение.

– Расскажи, – прошу я, намереваясь услышать его точку зрения о вере в высший разум. Веры в кого-то всемогущего – более разумного, чем сам человек. На моей родной планете ничего подобного не существует. Поэтому мне трудно даже представить, что вера в загробный мир может влиять на текущую живую жизнь человека. Из информации Юно, мне известно, что в Индии, в том числе и в некоторых других странах, люди особенно внимательны к служению высшему творцу. Помимо того, что они уделяют время на молитвы и служения, некоторые люди около сотни раз в сутки выполняют аккламации по требованию священных книг и предписаний.

– Я решил, что Бог действительно един. Неважно, на каком языке ты с ним говоришь: арабский, используемый мусульманами, хинди – индуистами, или еще какой-нибудь язык представителей христианства и других религий. Религия одна, люди разные…

– Логичная теория! Но ты действительно считаешь, что там наверху сидит кто-то более умный и тот, кто сотворил человека?

– Да. Но только он не сотворил человека, а продолжает творить. Он испытывает нас здесь, после чего решает, получились ли мы его завершенным творением или оказались бракованными.

Джеймс рассказывает мне свое суждение, не отрывая глаз от автобусной остановки. Он будто стесняется своего мнения.

– «Бракованными» ты именуешь «отрицательных»?

– Плохих или грешников, – уточняет он.

– Ясно, – произношу я, не замечая, что я все время поглаживаю свой нэби.

– А откуда у тебя твой браслет? – спрашивает он, всматриваясь на мою руку. – Я заметил, что ты никогда не снимаешь его. Он так много значит для тебя?

Наступает тихая минута. Я начинаю активное кручение браслетом. Кажется, что моя рука действует самопроизвольно. Я волнуюсь. Я ощущаю, что мои внутренние органы вибрируют. Мой внутренний мир сопротивляется сочинению лжи для Джеймса. Ложь это негатив, который на Нэлруге приравнивается преступлению. Я уже совершила много преступлений. С каждой новой ложью я испытываю неприязнь к себе. Я отказываюсь признать, что я осознанно совершаю негативные деяния. Я была образцовым нэлом, профессионально управляющим хэйво для перевозки пассажиров и корректно контактирующим с представителями своего окружения. Ранее я никогда не обманывала, не вводила в заблуждение никого. Теперь я делаю это каждый день со всеми. И теперь мне предстоит совершить очередное злодеяние, потому что мне вредно говорить о моем доме и об истинном значении данного украшения.

– Не отвечай, если не хочешь говорить об этом, – добавляет он.

Я отвечу. Отвечу и представлю себе, что между нами происходит отзывчивый разговор двух людей. Подобная идея доставляет мне не только неприязнь лжи, но также позитив. Я ощущаю удовлетворение от того, что виртуозно притворяюсь представителем своего убежища.

– От родителей, – проговариваю я, и эта мысль мне показалась правдой.

– Родителей? Ты разве их знала?

– Нет, – говорю, опустив глаза на нэби. – Просто он был на мне с самого детства.

– А ты знаешь, что случилось с твоими родителями?

– Нет.

– Жаль.

Он испытывает ко мне сочувствие. Его «жаль» приводит меня в необъяснимое смятение. Я начинаю ощущать дискомфорт в его сочувствие. Словно его слова мгновенно обратили меня в беспомощную слабую представительницу. Еще большую неприятность доставляет тот факт, что я вынуждена продолжить обманывать его вместо того, чтобы обосновать ненадобность сострадания к своей персоне в данном вопросе.

– Не нужно жалеть меня. У меня есть мой браслет, который останется неизменной частью меня независимо от того, где я и с кем я. Он дает мне большие возможности, чем кажется. Его напоминание о моем неизвестном происхождении, всегда будет позволять мне начинать новую жизнь.

– Ты хочешь помнить всегда, что ты сирота? – удивляется он, приподняв бровь.

«Я хочу помнить всегда, что я нэл».

– Да. Я хочу помнить всегда себя, как имеющую большие возможности, – произношу я вслух.

– Твоя теория заставляет меня завидовать тебе, – говорит он и улыбается в одну щеку.