Илья Муромец

Представляет одну из разработок темы ссоры Ильи Муромца с князем Владимиром. В качестве самостоятельного произведения сюжет о буйном поведении на пиру разгневанного богатыря, кроме данного варианта, известен еще в нескольких записях, но со значительными отклонениями от основного типа: в двух записях — середины XIX века из Онежского уезда Архангельской губ. (Киреевский, IV, стр. 49) и 1890-х годов из Пермской губ. (Миллер, № 10; перепечатано из «Этнографического обозрения», 1899, № 4, стр. 90) — выпал основной мотив ссоры, самый смысл конфликта — «неучествование» пришедшего незнатного с виду и по имени гостя. В онежском варианте, носящем отпечаток песенно-скоморошьего склада, сохраняется еще имя гостя — Никита, но не указывается, кто скрывается под этим именем. Во второй записи отзвуки сюжета еще слабее: не упоминаются ни Киев, ни князь Владимир, действие происходит на пиру у каких-то «хозяев», и пришедший богатырь именуется Буян-богатырь свет Буянович. В третьей известной записи со следами данного сюжета («Саратовский сборник», т. I, 1881; перепечатано у Миллера, № 8, от певицы-мордовки 80-ти лет) приехавший гость называется своим именем «Илья Муромец, сын Иванович», но в то же время он «незнамой, незнакомой» и явно противопоставлен присутствующим на пиру князя Владимира, где «гости сидят все дорогие, князья, попы, бояры, архиреи». Социальный характер конфликта усилен здесь заключительной сценой. Когда князь Владимир дает приказ схватить приехавшего богатыря и на Илью набрасываются с каждой стороны по пятнадцати человек, Илья говорит, обращаясь к князю: «Уймешь аль не уймешь своих злых собак? Коли не уймешь своих злых собак, Я сам их уйму». И он отбрасывает от себя всех схвативших его «верных слуг» князя Владимира.

Но если в оформлении отдельной самостоятельной былины сюжет был мало распространен, то он неоднократно включался в качестве эпизода ссоры в былины о спасении Ильей Муромцем Киева от разгрома его татарами. Таковы былины из Беломорья и Прионежья — А. М. Крюковой (Марков, № 44), В. В. Амосова и П. И. Рябинина-Андреева (Астахова, II, №№ 123, 132). Во всех этих записях сюжет разработан во всех подробностях и получил острое социальное звучание. В варианте В. В. Амосова подчеркнуто пренебрежение князя Владимира к лицам низкого звания и положения. Услышав в ответ на свой вопрос: «Ты какого роду-племени, Ты откуда, гость непосланой?», что гость — «Микитушка Шалталович», князь Владимир говорит: «А коли Микитушка Шалталович, То садись-ко на задню, гось, на скамеечку». В варианте А. М. Крюковой неблаговидность поведения князя выделена словами: «Ай ведь не́ дал князь места всё по уму ему, По уму-ту не дал места, всё по разуму... Посадил-то ёго в место не в почотноё». В. В. Амосов рисует яркую картину общего перепуга, когда приехавший богатырь разбрасывает всех вступивших с ним в драку богатырей:

Вси бога́тыри разбежалися,
А Владимир-князь взял шубу соболиную,
Обирался под печку под кирпичную.
Но не спа́сенье под печкой под кирпичноей.
Тут Илья Муромец столичник отдёргивал,
Снял золоты́ ключи:
«Завтра сам буду править княжеством!»

Оба прионежских варианта заканчивают эпизод захватом Ильей Муромцем бочек вина из погреба князя и угощением этим вином «голей кабацких», за что князь садит Илью «в погреба глубокие». В беломорском варианте князь за укор гостя: «Ты сидишь-то как всё с ворона́ми ты, Ай миня всё посадил ты с воронятами» — изгоняет гостя из Киева. Когда же узнает, что гость-«залешанин» — Илья Муромец, он умоляет его остаться, но Илья не соглашается и предсказывает, что князь попадет в трудное положение, когда подойдет «сила неверная», — «тогда у тя бояре кособрюхи с ей управятце», — иронически замечает богатырь.

В советское время сюжет был снова записан как отдельная былина от М. С. Крюковой. Со свойственным ей острым восприятием социальных мотивов эпоса М. С. Крюкова еще более усиливает и выделяет классовую основу конфликта. Она подробно останавливается на внешнем «мужицком» облике Ильи Муромца:

Одевал-то он ведь платьё деревеньскоё,
Деревеньское-от платьё-то са́мо про́стое,
А и одевал-то он кафтан-то деревеньской-от,
А и опоясался-то он кушаком-то да всё просты́м же он,
А и вот просты́м кушаком-то он деревеньским-то,
А он на ноги одел-то, да скажом, лапотки,
А и вот чулки-то надел-те да про́сты деревеньские.
А и вот оделся он Никитушкой Залешанин.