Ильич

Медленно, буквально по сантиметру, статуя поднималась из глиняной могилы. Потом подъем прекратился. Серый сжал кулаки, оглянулся на Лёньку — она стояла у угла разорённой будки, рукой придерживая у горла бушлат, и расширившимися от страха глазами смотрела на происходящее, а губы её шевелились, что-то шептали — то ли молитву, то ли заклинание…

— Всё! — Ринат дёрнул какой-то рычаг. Двигатель взвыл — и сменил тон, перестав реветь. — Не тянет!

Серый заскрипел зубами, бросился к «Мазу», буквально взлетел наверх, схватил Рината за руку и выдернул из кабинки. Он не думал о том, что делает, и даже не посмотрел на Рината, кубарем полетевшего на землю. Усевшись за рычаги, Серый вдавил педаль газа в пол, отжал стопорную рукоять.

Кран весь затрясся, задёргался, будто живой, но масляно блестевший трос начал медленно наматываться на барабан и статуя всё также медленно продолжила подъем. Над кучами появилось плечо, круглая голова с черными провалами глазниц, бородка клинышком, и вот уже стали видны отвороты бронзового плаща.

— Серый! Се-е-ерый! — надрывался внизу Ринат, размазывая по лицу грязь пополам со слезами. — Движок заклинит! Троса порвёт! Стой! Сто-о-ой!!

— Серёжа, не надо! — завизжала Лёнька, подбежав к крану.

Она схватила Серого за штанину, потянула, но он только одёрнул ногу и что-то нелепо и от этого жутко завизжал матом, глядя на зависшую под углом статую.

У него свело руку, вцепившуюся в вибрирующий рычаг, он почти оглох от воя двигателя, и в этот момент ему казалось, что он сам, безо всякого крана, без всей этой машинерии, гидравлики и механики, поднимает сто двадцать тонн бронзы в тёмное небо над Ёриками.

Статуя вдруг зашевелилась, дёрнулась и повернулась вокруг своей оси. Огромная рука едва не чиркнула по кабинке, в которой сидел Серый, пронеслась впритирку над будкой. Мёртвый Ильич слов бы очнулся от летаргии и шарил сейчас вокруг себя, пытаясь найти точку опоры.

Стрела крана заскрипела, «Маз» повело, двигатель почти захлебнулся. Теперь бронзовый гигант висел над будкой, грозя раздавить её в любой момент. Отчаянно завопил и бросился в ночь, разбрасывая ногами комья глины, Ринат. Лёнька присела и сжалась в комочек, как воробей зимой, покоряясь судьбе.

— Хрен тебе! — процедил сквозь зубы Серый неизвестно кому, выжал газ и оглянулся.

Это было совсем короткое мгновение, буквально секунда, а то и меньше, но ему хватило, чтобы с фотографической точностью запечатлеть в памяти: вот решетчатая опора ЛЭП, вот тёмные контуры древесных крон под холмом, вот за ними, ещё ниже, сияет множеством огней Средневолжск, и отчётливо выделяется в центре синяя вывеска флинтовой «Шахерезады», а рядом — красные огни над входом в бывший Дом Культуры, где теперь городская дискотека, и левее — белый куб Центрального универмага, и ещё дальше, за домами, там, где в маленькой квартирке на втором этаже плачет без слёз мать Челло — оранжевые фонари речного порта.

Двигатель «Маза» застонал, кран затрясся в предсмертной судороге, забился в агонии, струнами зазвенели тросы, и холодные звезды заплясали в небе, потухая одна за другой.

Статуя поднялась уже градусов на шестьдесят, и Серый не столько понял, сколько почувствовал — вот оно! Сейчас всё и решится. Это — момент истины, тот самый. Или он поднимет Ильича, или бронзовый идол ушедшей эпохи рухнет в свою сырую могилу, и утащит за собой и его, и Лёньку, и всех остальных.

И больше уже ничего не будет.

Останется только синяя вывеска «Шахерезады», чёрный джип Флинта и привкус ликёра «Амаретто» на губах…

— Пожалуйста… — прошептал Серый. — Ну, дедушка… Ну, ты же можешь… Давай. Давай, сука. Давай, гад!! Нет таких крепостей, которые… А-а-а-а!..

Двигатель «Маза» завизжал, словно живой, взял пронзительную, невероятно высокую ноту — и, поперхнувшись, замолчал. Кран заскрежетал всеми своими железными потрохами, Серый в последней попытке изо всех сил вжал педаль в пол, но вместо упругого сопротивления ступня легко ушла вниз.

«Всё», — пронеслось в голове у Серого. У него от злости и мгновенного разочарования закружилась голова, во рту стало сухо, руки ослабли… Он выбрался из пропотевшего кресла крановщика, запнулся, ударился об открытую дверцу и с трудом, как больной человек, спустился на землю.

Трос еле заметно колебался, как тетива у лука, держа Ильича на весу. И было заметно, как медленно, по сантиметру, отматывается барабан.

Лёнька плакала. Она всё так же сидела на корточках в нескольких шагах от крана, и снизу вверх смотрела на Серого. В её мокрых глазах отражались отблески фар.

— Зачем? — тихо спросила она.

— Потому что надо, — также тихо ответил Серый.

И тут земля вздрогнула. Громадная статуя углом своего плоского основания продавила жирную глину, и центр тяжести изваяния переместился.

Ильич пошатнулся. Замер.

Трос провис. И Ильич неуверенно начал выпрямляться. Серый вскинул голову, посмотрел в его бронзовое лицо — оно улыбалось — и отступил на шаг назад.

— Тум-м-м!! — звучно и мощно пронеслось над Ёриками.