Об этом посещении биограф по цензурным соображениям пишет глухо: «Господь помог о. Илиодору лично донести правду до Царя. Голос царицынского народа был услышан, и в 11 часов ночи под первый день Пасхи он уже имел разрешение вернуться в Царицын». Пасхальная радость смешалась с личной, усилив ее во сто крат. О. Илиодор воистину совосставал днесь воскресшему Христу.
На правах лица, вхожего к «царям», Григорий инструктировал своего неопытного друга: «Когда будешь представляться царице, то ты ей и Вырубовой скажи проповедь, чтоб они не убегали от заутрени, а стояли и обедни. Только ты не строго говори и не громко, а то они испугаются».
Но напрасно о. Илиодор в ту ночь почитал себя спасенным. Из дневника Николая II видно, что лишь на следующий день, в Светлое Христово Воскресенье, Григорий «неожиданно приехал» в царский дворец. Вероятно, тогда-то и замолвил словечко за нового друга.
В Светлый понедельник начались переговоры между о. Илиодором и придворными сферами. При этом он познакомился с двумя столпами распутинского кружка — О. В. Лохтиной и А. А. Вырубовой.
Лохтина, в чьем доме гостил тогда Григорий, явилась к о. Илиодору по поручению «старца». Новые знакомые, будучи оба духовными чадами еп. Феофана, прониклись друг к другу взаимной симпатией. Странная дама показалась иеромонаху «глубоко верующей женщиной», а он ей «очень понравился своей послушливостью. Отец Григорий приказал ему сказать проповедь на какую-то тему, и тот беспрекословно исполнил». Пожалуй, Лохтина была первым человеком, обнаружившим в о. Илиодоре «послушливость»! Так или иначе, в те дни началась их духовная связь, выдержавшая много испытаний.
Совершенно иное впечатление оставило знакомство со второй дамой. «Вырубову я почитал красивым куском мяса, но почувствовал, что в этом куске сидит здоровый человек себе на уме».
В Светлый понедельник Вырубова по телефону сообщила о. Илиодору, что он «будет в Царицыне», и одновременно письмом, переданным через Лохтину, оповестила о назначении неофициальной аудиенции в ее царскосельском доме на 9 часов вечера следующего дня.
Беседа с Императрицей растянулась на 50 минут. Собственно, это был монолог Александры Федоровны, «нотация». Растерявшийся о. Илиодор молча слушал. Императрица настаивала, чтобы он прекратил нападки на министров и губернаторов, причем была помянута и «татарская шапка» гр. Татищева, а в завершение беседы предложила иеромонаху дать расписку, что он не будет «трогать» правительство.
Он недолюбливал такие обязательства («подписку я считаю та же клятва»), но выбирать не приходилось: «Что я мог сделать? Я бы подписал все, что позволило бы мне остаться в Царицыне и продолжить работу среди моих людей. Я не видел возможности избежать этого, но, подписывая обещание, я молился, чтобы Небеса свидетельствовали, что это противоречит моей совести и что я никогда не смогу выполнить свое обещание».
Сведения об аудиенции просочились в газеты в искаженном виде — предполагали, что иеромонах пробился к самому Государю и получил помилование. Да и сам священник потом якобы говорил пастве, что лично видел Государя и Государыню.
Судя по воспоминаниям С. М. Труфанова, остальную часть времени, проведенного в столице, он провел вместе с Григорием. Они съездили к гробнице о. Иоанна Кронштадтского, посетили гр. С. С. Игнатьеву, некоего присяжного поверенного С. и начальника переселенческого управления Глинку. Все это излагается с сомнительными фривольными подробностями. Одно несомненно — что два друга теперь были не разлей вода.
Григорий сразу полюбил «Илиодорушку»: «Я жил с ним дружно и делился с ним своими впечатлениями». Чувство было взаимно. «Илиодор относился, как я думала, к Григорию Ефимовичу сердечно, тепло и даже заискивал перед ним», — показывала А. Н. Лаптинская.
Э. С. Радзинский высказал предположение, что причиной столь крепкой дружбы было хлыстовство обоих ее участников. Но о. Илиодор, в отличие от Григория, не был даже заподозрен в склонности к этому учению. Причина заключалась в другом: во-первых, «старец» его спас и утешил в самую темную минуту, а во-вторых, этот союз прекрасно укладывался в концепцию о. Илиодора о том, что Россию спасут монахи и крестьяне.
Григорий сообщил о. Илиодору, что ходатайствовал за него перед Государем, причем будто бы состоялся следующий диалог. Государь сказал, что не может отменить свой же приказ. Григорий же возразил: «Когда ты бросил Илиодора на съедение собакам, ты подписал свое имя слева направо. Теперь нужно подписать его справа налево». Тогда Государь согласился, прибавив, что это в последний раз: «Илиодор должен это знать и не должен нападать на мое правительство и моих министров».
Оставалось ждать официального решения, которое должно было последовать при ближайшем всеподданнейшем докладе обер-прокурора, то есть 3.IV.
Но еще ранее о. Илиодор известил своих приверженцев, «что Бог и Царь молитвы услышали», и попросил выслать на дорогу до Царицына денег, которых у монаха-нестяжателя никогда не водилось. На подворье мигом собрали 100 руб. и отправили их телеграфным переводом.