О. Илиодор и его 3580 прихожан опоздали. Синод слушал предложение Лукьянова за три дня до отправки ими писем — 29.III, постановив следующее: 1) проверить жалобы министерства внутренних дел у преосв. Гермогена; 2) поручить ему доставить подлинный текст хотя бы некоторых проповедей иеромонаха Илиодора; 3) если жалобы на него верны, то предписать ему отныне проводить проповеди, речи и статьи через предварительную цензуру своего архиерея.
После Пасхи Лукьянов подписал (24.IV) новое предложение — о первой защитительной речи о. Илиодора про Григория 21.III. Как обычно, обер-прокурор переслал отчеты об этой речи целиком, не удосужившись указать, что именно вызвало его неудовольствие. Позже и преосв. Гермоген, и Сергей Труфанов полагали, что нарекания вызвала апология Распутина. Выслушав предложение Лукьянова 4.V, Синод определил распространить свое постановление от 29.III и на новые бумаги.
Следующую партию отчетов о речах 4 и 11.IV Лукьянов переправил Синоду 19.V. В первой из этих бумаг о. Илиодору приписывалось осуждение военной службы, но из контекста видно, что подразумевалась греховность любого убийства, даже совершенного по долгу этой службы: «если пастыри церкви и благословляют воинов на брань, то делают это единственно для защиты Царя и Отечества». Во второй речи, касавшейся Григория, о. Илиодор относил бывшего тобольского архиерея к числу «духовных разбойников» и говорил, что тот «руководим сатаной».
Выслушав 26.V отчет о новых проповедях о. Илиодора, «ни по содержанию, ни по форме их не соответствующих святости места», Синод определил переслать преосв. Гермогену и эти бумаги, причем запросить его, «какие меры принимались им, Преосвященным, для вразумления иеромонаха Илиодора и удержания его от поступков, неподобающих лицу священного сана и монашеского звания».
Сергей Труфанов справедливо пишет, что из двух этих синодальных указов было непонятно, ставилась ли ему в вину защита Григория. Действительно, Синод старательно обходил эту тему молчанием. Можно было даже подумать, что иерархи вслед за чиновниками по своему обыкновению прицепились к веникам и прочим «неуместным выражениям». Однако после третьей и последней прораспутинской речи о. Илиодора Синод распорядился поступить с нею так же, как и с первыми двумя, явно выделив их в особую группу. Затем синодальные чиновники в справке по илидоровскому делу резюмировали третье письмо из министерства внутренних дел по этому поводу так: «По сообщению Министра Внутренних Дел от 23 июня 1910 г. за № 57 615, 30 мая иеромонах Илиодор в своей проповеди снова защищал старца Григория Распутина-Новых». Следовательно, в Синоде эти письма понимались именно так, как думал сам проповедник.
Проповеди против купцов
После Пасхи начался новый и основной этап борьбы о. Илиодора с царицынским купечеством. По-видимому, возобновлению этой опасной темы проповедей способствовали финансовые затруднения монастыря.
Начало 1910 г. ознаменовалось кризисом строительных работ на илиодоровском подворье. В феврале о. Илиодор с разрешения преосв. Гермогена разослал по городским храмам сборщиков пожертвований, снабдив каждого посланника бумагой за собственной подписью и печатью Свято-Духовского монастырского храма. Местные священники остались, конечно, недовольны. А в Вознесенском храме сборщик был попросту выведен за руку неким «стариком Кленовым».
Денег все равно недоставало, и, как уже говорилось, во время Мариина стояния 31.III о. Илиодор впал в такое отчаяние, что ушел со службы. Через несколько дней он в первый и последний раз обложил своих прихожан десятинным налогом с недельного заработка.
Так, по копейкам, набирались те тысячи, на которые был построен царицынский монастырь. Состоятельные же люди, к возмущению о. Илиодора, игнорировали его строительные работы. Именно этим обстоятельством и сам иеромонах, и преосв. Гермоген объясняли нападки о. Илиодора на купцов.
Левые элементы с удовлетворением отмечали в выпадах иеромонаха признаки классовой борьбы.
«Илиодору соприкосновение с народной массой даром не прошло, — восхищенно писала „Речь“. — Он увидел и подлинные нужды народные, почувствовал и страдания народа и заброшенность бедных людей, о которых никто не думает, никто не заботится. В некоторых проповедях Илиодора сквозь густой туман сумбурных человеконенавистнических фраз послышались подлинные демократические чувства и слова, столь испугавшие и самих черносотенцев…».
Даже «Царицынский вестник» однажды сменил тон:
«В минувшее воскресенье храм монастырского подворья был по обыкновению переполнен молящимися.
Последних привлекают смелые, красноречивые проповеди иеромонаха Илиодора. Туда теперь идут уже не одни женщины, дети и мещане, как раньше, собираются и рабочие, симпатиями которых всецело овладел красноречивый проповедник обличительным словом по адресу местных купцов и промышленников».