Отправной точкой стал церковный календарь, в котором это воскресенье именовалось Неделей о расслабленном. О. Илиодор уподобил евангельского расслабленного, о котором некому было позаботиться, русскому народу, брошенному своими передовыми людьми на произвол судьбы. «Все забыли и покинули тебя, и один ты ведешь борьбу с сатаной, его учителями и слугами».
Далее о. Илиодор поочередно нападал на административную власть, городское самоуправление, купечество, интеллигенцию и студенчество, перечисляя прегрешения каждой группы.
Администраторы «всячески стараются услужить земному Царю, выслужиться перед ним, а о Небесном Царе — Боге они словно забыли. Они даже скинули с своей шеи кресты, данные им церковью при крещении, и забыли думать о своей душе».
Городская дума строит увеселительные заведения вместо храмов и больниц. Гласные не могут достроить Александро-Невский собор вот уже пятнадцать лет и средства на него выделили только тогда, «когда их ударила по шее толстая палка, имя которой губернаторская власть». О. Илиодор напомнил о пренебрежительном отношении городской думы к его монастырю, дошедшем до обвинения в самовольном захвате участка городской земли. Подобные поступки проповедник определил как «духовное хулиганство», а гласных назвал «хулиганами», «сознательными негодяями или невеждами, не знающими истории» о пользе монастырей.
Но главный гвоздь проповеди касался купечества. Если все прочие группы подверглись огульному обличению, то купцы перечислялись поименно.
«Вот богач Репников. Он построил церковь. И что же? Он заставляет священника, дьякона и псаломщика отдавать ему отчет во всем, что делается в храме. Он старается контролировать каждый шаг причта и думает, что это его дело. Не хочет ли Репников одеться в архиерейские облачения и служить в алтаре, воскуряя кадильником перед иконами? …
Купец Максимов имеет три лесопилки, у него работает множество рабочих. Сколько бы пользы оказал он им, если бы знал их и хоть сколько-нибудь уважал их. И что же? Посмотрите — нигде так не процветает пьянство, разврат и дебоширство, как среди максимовских рабочих».
К слову о. Илиодор коснулся и супруги Максимова. Дело в том, что молодой лесопромышленник, обязанный своим состоянием исключительно полученному от дяди наследству, легкомысленный кутила, был женат на бывшей каскадной певице. И вот эта «безнравственная женщина», сказал иеромонах, поет на вечерах общества трезвости «какие-то» романсы «с напудренным и нарумяненным лицом в самом неприличном виде», подрывая в корне саму идею этого общества.
Наконец, уже в четвертый раз о. Илиодор отметил лицемерие Лапшина, строителя ельшанской церкви и народной аудитории за-Царицей, выделившего в своем доме помещение для совета «Союза русского народа», но не дающего полноценного применения ни церкви, ни аудитории, ни помещению, в котором располагается товарный склад. По мнению проповедника, честнее было бы устроить склады и в прочих постройках.
«Если бы я встретил Лапшина на улице, я сказал бы ему: — Василий Федорович! Сними ты с церкви кресты, да устрой в ней склад дегтю и нефтяных остатков (он, говорят, раньше делал так: купит нефти, добавит в нее сажи, смешает и продает эту смесь за настоящий деготь; этим и разбогател). Поставь, мол, там бочки с дегтем, а в алтаре устрой контору и сиди, торгуй. А в своей аудитории устрой склад кваса. В бочки с квасом подмешай сажи и торгуй, наживайся. Я уже несколько раз говорил о нем и о вывеске „Совет Союза русского народа“. Я думал, что у Лапшина есть хоть какая-нибудь совесть и я разбужу ее; но, оказывается, я ошибся, думая так. Никакой совести у Лапшина не нашлось. И вот я еще раз говорю о нем. Я хотел жаловаться на него в главный совет „Союза русского народа“, но раздумал, ибо уверен, что и там точно такие же вывески висят над складами вина, посуды, риса и т. п.».
Таким образом, о. Илиодор намеренно оскорбил самых влиятельных жителей Царицына. А. А. Репников был почетным мировым судьей и попечителем гимназии и городских школ, Лапшину принадлежало пароходство «Русь», Максимов возглавлял местный биржевой комитет и был так богат, что говорил, «что он может скупить весь лес, но что ему жалко разорять остальных купцов-лесопромышленников».
На следующий день после этой проповеди о. Илиодор уехал в Саратов, а оттуда — в Петербург, не зная, какая буря тем временем бушует в Царицыне.
Газеты довершили дело о. Илиодора, придав его дерзкой проповеди еще более скандальную форму — некоторые вполне цензурные слова были заменены многоточиями, романсам Максимовой приданы эпитеты «грязные, сальные», гласные названы «безбожниками» и т. д.
Преосв. Гермоген потом отмечал, что «Царицынский вестник» нарочно перенес центр тяжести этой речи с общества трезвости на Максимову, чтобы «еще одно богатое, влиятельное в Царицыне, семейство вооружить против ненавистного всем врагам Церкви иеромонаха Илиодора».
«Биржевые ведомости» вообще написали, что иеромонах «чуть ли не обозвал публичной женщиной» жену одного лесопромышленника.