Проповедь 9.V вкупе с тремя предыдущими вызвали в городе понятное негодование. Ротмистр Мертц докладывал Семигановскому 24.V: «Все крупные собственники Царицына сильно восстановлены против иеромонаха Илиодора и говорят, что Илиодор восстанавливает против них рабочих».
Душой протеста против о. Илиодора стал Максимов, обиженный не столько за себя, сколько за супругу. «Царицынский вестник» писал, что «лесопромышленник М. дал клятву во что бы то ни стало допечь его за оскорбление своей жены». Известно, что он намеревался ехать жаловаться на дерзкого проповедника в Саратов, а оттуда и в Петербург. По-видимому, Максимов сам подал министру внутренних дел и обер-прокурору жалобу от лица супруги с просьбой возбудить против священника дело, а ее, Максимову, оградить впредь от подобных оскорблений. Также лесопромышленник обращался к члену Г. Думы Розанову.
В то же время Максимов добился постановления Царицынского биржевого комитета об удалении о. Илиодора из Царицына (24.V). Впрочем, не все биржевики одобрили эту затею: иные говорили, что Максимов напрасно затеял дело, не имея против иеромонаха улик.
Позже (14.VI) биржевой комитет телеграфировал Столыпину, прося о переводе о. Илиодора ввиду вызванных якобы его речами поджогов. Телеграмму подписал сам Максимов.
Одновременно протестовала и царицынская городская дума, оскорбленная за наименование своих членов хулиганами, негодяями и невеждами. 12.V ряд гласных (А. Н. Зайцев, Ю. Ю. Филимонов, В. С. Мельников) подняли вопрос о том, как ответить на нападки о. Илиодора. Дело было поставлено на повестку следующего заседания 18.V.
К этому сроку доктор Филимонов основательно подготовился и произнес большую речь про иеромонаха, изложив все его якобы предосудительные поступки за время царицынского служения. Договорился до того, что будто бы о. Илиодор требовал от прихожан десятину не только на строительные работы, но и на свою карету, хотя карета была подарена 28.II, а требование десятины выдвинуто 4.IV. Филимонова поддержали Мельников и Репников, оговорившийся, что оскорблен не за себя лично, а за студенчество, которому в речи 9.V тоже порядком досталось. Зайцев заявил, что о. Илиодор поднимает народ на бунт против состоятельных классов и «возбудил его так, что по первому его слову чернь пойдет и разгромит весь город. Илиодор является для города крайне опасным человеком». Заступился за иеромонаха только один гласный Иванов, напомнивший, что они говорят о человеке, построившем монастырь.
После этих прений дума большинством 19 голосов против 10 постановила: «признавая выражения иеромонаха Илиодора в прочитанных его проповедях оскорбительными для гласных Думы и граждан города Царицына, и деятельность его вообще вредной для населения города и грозящей общественной безопасности как возбуждающую одну часть населения против другой, возбудить чрез г. Губернатора ходатайство о переводе иеромонаха Илиодора из города Царицына».
Сам о. Илиодор назвал эту просьбу о том, чтобы «изгнать из православного города православного священника», — «циничной», а сотрудник «Саратовского листка» недоумевал: «Я бы спросил прежде всего царицынских горожан: а почему вы, господа, молчали два года? … Приходится думать, что вы могли терпеть всю распущенность монаха, пока он не трогал лично вас…».
Губернатор был вынужден опротестовать постановление думы как незаконное: деятельность о. Илиодора и его перевод из Царицына думу не касаются. Губернское присутствие отменило постановление (25.VI), и 2.VII вопрос вернулся на думскую повестку. Дума вернулась к запасному варианту, с самого начала предлагавшемуся рядом гласных: «ходатайствовать пред саратовским губернатором об ограждении гласных Думы от оскорбительных и бранных выражений иеромонаха Илиодора, допускаемых им в публичных речах».
Вернувшись в Царицын, о. Илиодор узнал о скандале, вызванном его последней проповедью. И в ближайшее воскресенье вновь вернулся к ней, указывая, что она была искажена газетами. Он-де не называл гласных безбожниками. Он назвал их и опять называет «сознательными негодяями или необразованными невеждами». Так же искажены его слова о напудренной и нарумяненной Максимовой: «набеленная или начерненная она была, и чем она, белилами или дегтем, мазалась — это не мое дело». Но такое разъяснение, граничащее с новым оскорблением, лишь усугубило положение проповедника.
Саратовское совещание (11–13.V)
На Пасху Григорий вместо Царицына доехал лишь до Саратова. Сюда же, проездом в Среднюю Азию, прибыл прот. Восторгов со своим помощником свящ. Васильевым. Все трое остановились в архиерейских покоях. Преосвященный вызвал в Саратов и о. Илиодора, который выехал пароходом 10.V и прибыл, вероятно, на следующий день. Затем состоялось таинственное совещание всех собравшихся при участии бывшего ректора Саратовской духовной семинарии, ныне епископа Аксайского Гермогена (Максимова).