Илиодор. Мистический друг Распутина. Том 1

В свою очередь, царицынская публика, шокированная поведением иеромонаха и недоумевая о причинах его поездок, была склонна толковать их в дурную сторону, что отразилось и в корреспонденции «Русского слова», и в рапорте полицмейстера, указавшего, что посещение маскарада вызвало «враждебное» настроение к священнику среди публики. Было доложено в Саратов и Петербург. И когда через три недели состоялось решение Синода по илиодоровскому делу, то газеты объяснили это решение, в числе прочего, и посещениями о. Илиодором злачных мест.

«Руль», например, писал, что Синод принял во внимание «крайнюю нетактичность отца Илиодора, позволявшего себе заходить в такие места, посещение которых считается для духовенства предосудительным». «Речь» уточнила: «Посещение Илиодором театров и других увеселительных учреждений с целью „обличения“ заблудших сынов церкви показалось еп. Гермогену недопустимым».

На самом деле подлинный синодальный журнал свидетельствует, что в том заседании о театре и маскараде никаких бумаг не слушалось. Но перед широкой публикой о. Илиодор вновь был выставлен в неприглядном свете.

«Дорогой Владыка, — взмолился иеромонах, обращаясь по телеграфу к преосв. Гермогену, — молю Вас скорее послать „Новому времени“ телеграмму по поводу мнимой доказанности обвинений о посещении мною увеселительных мест. Святые ради спасения людей посещали даже дома терпимости. Святитель Тихон, уничтожая праздник Ярилы, выступал пред пьяною и блудной толпой на площади, значит, он поступал крайне нетактично? Пообещайте газете [в] скором времени прислать объяснительную статью о Саратовско-Царицынском деле».

Отец, а не обвинитель

Его первоначальное отношение к суду

Жалобы о. Илиодора и его приверженцев на газетную клевету неизменно встречали у всех представителей власти равнодушный ответ: мы тут не при чем, обращайтесь в суд. «Вот, братие и сестры, какое мы терпим мучение от наших гонителей паршивых стервятников, — рассказывал о. Илиодор своей пастве. — И власть имущие не хотят за нас заступиться, за эту клевету, за эту ложь, за это оскорбление. Нужно судиться, судиться. Да стоит ли?». Он полагал, что ему как духовному лицу не подобает судиться с клеветниками: «Не дело священника таскаться по разным судам, да сутяжными делами заниматься…».

Не желая входить в суд в роли обвинителя, о. Илиодор еще менее видел себя в роли подсудимого, поскольку полагал, что пастырская деятельность духовенства находится вне компетенции человеческого суда. «Судите нас судом Божьим. Пусть г. Максимов не стращает нас прокурорским надзором, ибо когда кто-либо из нас говорит проповедь в храме, то никакой прокурорский надзор не может вмешаться в наше дело, помешать нам, запретить говорить то или другое. Только Бог может судить нас за наши дела в храме. Если кто-нибудь из нас сделает нехороший поступок за стенами храма, на площади, или на улице города, то судите тогда виновного по законам человеческим. В храме же нет над нами судей, кроме Великого Судьи Господа Бога, хотя мы, пастыри церкви, чтим и Батюшку-Царя, и начальство, и прокурорский надзор…».

В Луцком суде (по ст. 1039)

Однако пастырская деятельность о. Илиодора так часто и так далеко выходила за рамки церковной проповеди, что нередко подпадала под компетенцию гражданского суда.

Впервые это произошло еще в почаевский период жизни о. Илиодора. Дело в том, что, повинуясь призывам «Почаевских известий», волынские крестьяне стали создавать по селам отделения «Союза русского народа», порой простодушно составляя невыполнимые и даже противозаконные приговоры — о повышении оплаты жнецам до 1 рубля вместо 30–45 копеек, о запрете еврейской торговли и т. д. Вследствие чего в один прекрасный день архимандрит Виталий получил бумагу от кременецкого исправника, самым любезным образом просившего разъяснить крестьянам «истинную цель Союзов». Исправник, между прочим, писал о «двух приговорах чисто забастовочного характера», составленных союзниками из села Колодное. Одновременно редакция получила сведения, что пристав, который дал исправнику колоденские сведения, «напился пьяным … у того еврея, который особенно восставал против крестьянского приговора».

Газета отнеслась к этому «важному делу» с чрезвычайным вниманием, чувствуя себя ответственной за репрессии, которым начали подвергаться последовавшие ее призывам крестьяне: трое уже попали под арест за свой политический почин. Большая часть номера «Почаевских известий» от 20.I.1907 была посвящена вопросу о правах сельских союзников и законных рамках их постановлений. О. Илиодор напечатал длинную статью на эту тему, в которой, между прочим, упомянул и «пристава, напившегося у еврея».