Иллюстрированные сочинения

– О, как вы несчастны!

На сей раз он уже ничего не отрицал; горло его сжимали спазмы, – Да… да… да! – лепетал он.

Она чувствовала, что он вот-вот разрыдается, и увлекла его в самый темный угол гостиной, где за небольшими ширмами, обтянутыми старинным шелком, стояли два кресла. Они сели здесь, за этой тонкой вышитой стенкой; к тому же их скрывал серый сумрак дождливого дня.

Она мучилась от боли, но прежде всего жалела Оливье.

– Мой бедный Оливье, как вы страдаете! – произнесла она.

Он положил седую голову на плечо подруги.

– Больше, чем вы думаете, – сказал он.

– О, я это знала! – с грустью прошептала она. – Я все чувствовала. Я видела, как это зарождалось и как вызревало.

Он ответил так, словно она обвиняла его:

– Я в этом не виноват, Ани.

– О, я знаю!.. Я ни в чем не упрекаю вас!.. Чуть повернувшись к Оливье, она нежно прикоснулась губами к его глазу и почувствовала на нем горькую слезу.

Она вздрогнула так, словно выпила каплю отчаяния, и повторила несколько раз подряд:

– Ах, бедный друг мой… бедный друг мой… бедный друг мой…

И после минутного молчания прибавила:

– В этом виноваты наши сердца, которые не состарились. Я чувствую, что мое еще так молодо!

Он попытался заговорить, но не мог: рыдания душили его. Прижавшись к нему, она слышала, как тяжело дышит его грудь. И вдруг ею вновь овладела эгоистическая тоска любви, снедавшая ее уже так давно, и она сказала тем душераздирающим голосом, каким люди говорят об ужасном несчастье:

– Господи, как вы ее любите!

– О да, я люблю ее! – снова признался он. Она призадумалась.

– А меня? Меня вы никогда так не любили? – продолжала она.

Он не стал возражать: он переживал теперь одну из таких минут, когда люди говорят всю правду.

– Нет, я был тогда слишком молод! – прошептал он.

Она удивилась.

– Слишком молоды? Ну и что же?

– Ну, и жизнь была слишком прекрасна. Только в нашем возрасте можно любить самозабвенно.

– А то, что вы испытываете близ нее, похоже на то, что вы испытывали близ меня? – спросила она.

– И да, и нет… и, тем не менее, это почти одно и то же. Я любил вас так, как только можно любить женщину. И ее я люблю так же, как вас, потому что она – это вы; но эта любовь стала чем-то непреодолимым, чем-то пагубным, чем-то таким, что сильнее смерти. Я объят ею, словно горящий дом пламенем.

Она почувствовала, что жалость ее испарилась под дыханием ревности, и утешающе заговорила:

– Мой бедный друг! Через несколько дней она выйдет замуж и уедет. А не видя ее, вы, несомненно, излечитесь.

Он покачал головой.

– Нет, я погиб, погиб безвозвратно!

– Да нет, право же, нет! Вы не увидите ее целых три месяца. Этого достаточно. Ведь вам было вполне достаточно трех месяцев, чтобы полюбить ее больше, чем меня, а меня вы знаете уже двенадцать лет!

В избытке горя он взмолился:

– Ани, не покидайте меня!

– Что же я могу сделать, друг мой?

– Не оставляйте меня одного.

– Я буду навещать вас, когда бы вы ни захотели.

– Нет. Приглашайте меня сюда как можно чаще.

– Но вы будете вместе с ней!

– И вместе с вами.

– Вы не должны видеть ее до свадьбы.

– О Ани!

– Или, во всяком случае, вы должны видеть ее как можно реже.

– Можно, я посижу у вас вечером?

– Нет, в таком состоянии нельзя. Вы должны развлечься, пойти в клуб, в театр, куда хотите, только не оставаться здесь.

– Прошу вас!

– Нет, Оливье, это невозможно. И потом у нас будут обедать люди, присутствие которых взволнует вас еще больше.

– Герцогиня… и., он?..

– Да – Но ведь вчера я провел с ними весь вечер!

– Лучше уж не говорите об этом! То-то сегодня вы в таком превосходном настроении!

– Обещаю вам, что буду совершенно спокоен.

– Нет, это невозможно – В таком случае, я ухожу.

– Куда вы так торопитесь?

– Мне хочется походить.

– Вот и хорошо, ходите побольше, ходите до самого вечера, чтобы смертельно устать, и тогда ложитесь. Он встал.

– Прощайте, Ани!

– Прощайте, дорогой друг! Я заеду к вам завтра утром. Хотите, я совершу такую же страшную неосторожность, как бывало, – сделаю вид, что позавтракала в полдень дома, а в четверть второго буду завтракать у вас?

– Да, очень хочу. Как вы добры!

– Я просто люблю вас.

– И я вас люблю.

– О, не говорите больше об этом!

– Прощайте, Ани!

– Прощайте, дорогой друг! До завтра!

– Прощайте!

Он без конца целовал ей руки, потом поцеловал в виски, потом в уголки губ. Теперь глаза у него были сухие, вид решительный. Уже выходя из комнаты, он вдруг схватил ее, заключил в объятия и, прильнув губами к ее лбу, казалось, впивал, вдыхал всю ее любовь к нему.

И быстро, не оглядываясь, вышел.

Оставшись одна, графиня упала в кресло и зарыдала. Она просидела бы так до позднего вечера, но за ней зашла Аннета. Чтобы дать себе время отереть красные глаза, графиня сказала:

– Мне надо черкнуть несколько слов, детка. Иди наверх, я сию секунду приду.

До самого вечера она вынуждена была заниматься серьезной проблемой приданого.

Герцогиня и ее племянник обедали у Гильруа по-семейному.

Только успели они сесть за стол, все еще обсуждая вчерашний спектакль, как вошел метрдотель с тремя огромными букетами в руках, – Господи, что это такое? – удивилась де Мортмен.