Иллюзии

Он тихо покинул спальню. А вместе с ней и то золотистое тепло и мирный покой, которые от нее исходили. Чейз с трудом передвигал ноги, словно пробирался через глубокий снег, и пришел к выводу, что теперь ему, наверное, будет трудно сохранять ясность ума. Джиллиан Кинкейд затемнила его сознание. Возможно, точно так же она затемнила и сознание его брата, заставив его поверить в ее волшебные чары.

Когда Чейз достиг основания лестницы, его с радостным визгом встретило грациозное золотистое существо — еще одно чудесное любящее существо для человека, по которому никто никогда не скучал. После бурного приветствия Энни побежала на кухню.

Оказавшись там, она выжидательно уселась перед дверью, ведущей в сад, хотя в нижней ее части была прорезана маленькая дверца специально для нее. Чейз открыл дверь, и Энни помчалась вперед, даже не оглянувшись. Чейз заключил из этого, что ему не стоит ее сопровождать. Но он также понял, что после возвращения она будет ждать от него угощения.

Размышляя над тем, где, по логике, должен лежать собачий корм — наверняка не рядом с продуктами для людей, — он открыл полку над раковиной и сразу его нашел.

Как он догадался? Рвущееся из груди сердце подсказало ему, что сам бы он не смог догадаться, если бы им не руководила незримая душа его брата. В доме брата, где Энни отводилась важная роль, ее корм должен был находиться в специальном месте.

К тому времени как Энни вернулась, Чейз прочитал указание на одной из жестяных банок и решил, что разумнее всего скормить собаке сразу всю банку. Наблюдая за тем, как Энни подбежала к своей миске и стала поглощать корм с одобрением и без всякого удивления, Чейз понял, что поступил правильно.

— Доброе утро.

— Доброе утро, — ответил Чейз, повернувшись от плиты на звук ласкового, застенчивого голоса.

— Хорошо спал?

— На удивление хорошо. Я скормил Энни целую банку собачьего корма, а сейчас варю овсяную кашу. Ты будешь?

— Конечно. Спасибо. — На ее лице промелькнула надежда, когда она спросила: — Ты вспомнил?

— Что именно?

Что он должен был вспомнить? Сколько корма давать Энни? Что его брат, как и он, любит овсяную кашу?

— Ты вспомнил, что надо пользоваться задней горелкой. Мы всегда так поступали из-за Энни. Правда, она никогда не дотрагивалась до плиты, но мы все время боялись, что она может поставить лапы на передние конфорки.

Нет, конечно, это просто был инстинкт, а не память. У себя на «Морской ведьме», где Чейз жил в полном одиночестве, он почти каждый день варил овсянку и всегда использовал переднюю горелку. Но здесь, когда он стоял у плиты, а у его ног сидела собака с золотистой шерстью, он по какому-то наитию включил заднюю горелку, подальше от Энни.

— Я не уверен, что это воспоминания, а не инстинкт, — произнес он извиняющимся тоном. — Я даже не могу вспомнить, почему она не пользуется собачьей дверью.

— Мы никогда не знали почему. Когда мы принесли ее в дом и попытались приучить к собачьей двери, она очень испугалась. Мы решили, что это как-то связано с прежними хозяевами, которые плохо с ней обращались. Она так ни разу и не воспользовалась этой дверцей, а мы и не настаивали. — Джиллиан ласково улыбнулась собаке, которая, казалось, знала, что хозяева говорят о ней, потому что они очень ласково смотрели на нее. — Просто это очень приятно, когда человек проявляет о тебе заботу и открывает для тебя дверь, да, Энни? — Подняв смеющиеся глаза на Чейза, Джиллиан, хихикнув, добавила: — Энни так вымуштровала нас, что мы всегда исполняем все ее желания.

Чейз улыбнулся в ответ, но его улыбка моментально исчезла, когда он увидел выражение обеспокоенности на ее лице.

— В чем дело?

— Ты побрился.

— Да.

Чейз внимательно наблюдал за ней, чтобы убедиться, что она не ищет доказательств, что он не призрак с того света, а просто самозванец. Но на ее задумчивом лице не было ни замешательства, ни торжества, а только любящая забота.

— Ты сильно потерял в весе.

«Так же как и ты», — подумал Чейз. Джиллиан была гораздо более худой, более хрупкой, чем та элегантная женщина, которую он видел на видеокассете в «Кентукки-дерби». Он был бледным и изможденным, но и для нее последние несколько недель не прошли бесследно.

— Я скоро наберу вес, — пообещал он, в то время как потаенный уголок его сердца нашептывал: «Мы оба наберем». — Мне еще надо постричься.

— О!

— О? Ты не хочешь, чтобы я постригся?

— Ну… это тебе решать. — Джиллиан слегка пожала плечами. — Мне нравится такая длина.

Ее щеки порозовели, и она казалась скорее польщенной, чем торжествующей, что он будет носить волосы той длины, которая ей нравится, и глупое, никогда не знавшее любви сердце Чейза кричало: «Хочешь, я отращу их еще длиннее, Джиллиан? Возможно, тебе нравятся волосы такой длины, какие всегда носил Чейз Карлтон?»

— Чем бы ты хотел сегодня заняться? — спросила Джиллиан, когда они съели кашу и налили себе по второй чашке кофе.