Иллюзия бессмертия

Старуха спустила рохра насмешливым взглядом с небес на землю, не прекращая жевать.

— А бдительность мне сейчас и не нужна, сынок. Пока через ледник не перейдем, мы с темным по одну сторону, а уж там — как руна ляжет. А за удар, мной пропущенный, одарину ответка не хуже прилетела. Думаешь, чего он в лес убежал?

— Не поняла… — напряглась Вайолет. — Я не заметила, чтобы ты его била.

— Силу по-разному прикладывать можно, — Урсула дружелюбно похлопала сухой ладонью по траве возле себя, и девушка послушно села рядом. — Можно грубо и топорно, как темный: налетел, разбросал, мордой в птичий помет всех ткнул — и доволен.

А можно изящно и точечно коснуться только пальцем и запустить разрушающую силу внутрь тела.

— Ты именно так и сделала с Айтом? — нахмурилась Вайолет.

— Угу, — запихнув в рот ложку, кивнула одэйя. — Я в него "клубком Шаймы" ударила.

— Шаймы? — переспросила девушка.

— Была такая великая волшебница, — прицокнула языком Урсула. — По части боевых заклинаний с подвыподвертом ей равных не было.

— А почему "клубок"?

— А потому, что заклинание начинает распускаться, как клубок — с каждым размотанным витком боль становится все сильнее.

Вайолет беспокойно оглянулась в ту сторону, куда ушел Айт, сглотнув какой-то горький осадок, появившийся во рту.

— Значит, темному с каждой минутой будет все больнее?

— До утдайни* мучиться будет, — довольная собой, улыбнулась Урсула. — У заклинания цепное действие, пока последний слой не развернется, уничтожить нельзя.

— Зачем? — Вайолет вскинула бровь, не понимая и не принимая метода волшебницы. — Ты ведь могла проучить его не так жестоко.

— А это чтобы век помнил, что яйца курицу не учат, — схватив посох, Урсула сердито ударила им оземь, подняв вокруг себя воздушный смерч, который утих так же резко, как и начался.

— Разве ты этому меня учила? — глухо проронила Вайолет. — Ты учила меня быть милосердной, видеть в каждом не самое плохое, а самое лучшее. Ты говорила, что добро всегда сильнее зла…

— Добру иногда приходится пускать в ход зубы и кулаки.

— И даже убивать?

Тяжело дыша, Вайолет смотрела в спокойное лицо одэйи, которую такой вопрос совершенно не покоробил.

— И даже убивать, — круто заломила седую бровь Урсула.

— Так чем тогда светлые отличаются от темных? — сдерживая поток клокочущего внутри негодования, поинтересовалась Вайолет. — Чем ты лучше темного одарина, светлая одэйя? По-моему, вы одинаковые.

Крутанувшись, девушка, сердито выбивая каблуками ритм, направилась в лес, раздраженно крикнув мгновенно бросившемуся за ней следом Доммэ:

— Не ходи за мной, я к ручью.

— Оставь ее, — устало подняла руку Урсула, остановив молодого рохра сетью сдерживающего заклинания. — Не мешай. Ей подумать надо. И делать это она умеет уж точно лучше, чем ты.

* * *

Серый камень притягивал взгляд, как магнит. Так бывает: смотришь на что-то совершенно бездумно, и словно проваливаешься в небытие. На какое-то мгновение глохнут звуки, меркнут цвета — и ты остаешься один на один со своими мыслями, тревогами и болью.

Первый страж темных врат привык к боли. Она была его кармой, неотделимой частью его сути. Она — единственное, что осталось в одарине от прежнего Айта. Человеческая боль… Нет, не физическая. Та, ломающая тело, такая мелочь в сравнении с рвущей на части сердце мукой. Нет спасения от беспощадной памяти, заботливо хранящей эту боль, как орудие пытки.

Глупая демонстрация силы обернулась против самого Айта, заставив вновь пережить тот проклятый день его жизни, когда все, на что он был способен — это смотреть и кричать. Безумно, дико, мечтая о том, чтобы собственный крик порвал легкие в хлам и дал захлебнуться собственной кровью. Что может быть страшнее для сильного мужчины, который чувствует себя бесполезным овощем, в то время как у него на глазах убивают его любимую женщину? Только воспоминания об этом.

Если бы только Айт не был таким самонадеянным и упрямым, если бы принял сторону тьмы раньше… Тысячи разных, ничего не меняющих "если" — и проклятая вечность, в которой ему предстоит с этим жить.

Глухо рыкнув, Айт со всей силы ударил кулаком в камень, раскроив костяшки и окрасив светлый гранит багровыми полосами. Раны мгновенно затянулись, но одарин ударил снова, получая извращенное наслаждение от вида собственной крови.

С тупым и остервенелым упрямством мужчина лупил огромный валун, разбивая твердую породу, собственные руки и видимость самообладания.

Пустая трата времени. Гранит быстро крошился, раны мгновенно заживали, а воспоминания никуда не исчезали.

Айт устал от бессмысленной борьбы с самим собой. Уткнув лоб в прохладную поверхность камня, он выдохнул и закрыл глаза. Пора идти дальше. Нельзя задерживаться слишком долго на одном месте. Глупые оборотни. Не хватало еще всю дорогу нянчиться с сопливыми мальчишками. Надо посмотреть, как они. И зачем он только согласился взять их с собой?

— Айт… — текучий, словно вода, голос мягкой волной прошелся по затылку, вздыбив на нем волосы. Спины эфемерно что-то коснулось, и мужчине показалось, будто его с головой окунули в ледяную прорубь.