Иллюзия бессмертия

пленённого мага, впиваясь дымными жгутами и верёвками в его руки и

ноги.

– Саммэ руатэ ост ин аххарэ, – нараспев выкрикивала слова

заклинания Моргана, и тьма кружила вокруг неё погребальным саваном,

лизала жадными языками её белое тело, танцевала черным пламенем у

её ног. – Ты мой, одарин! – рисуя когтями на вздувшейся от напряжения

груди Сармина кровавые руны, шептала колдунья. – Мой!

– Я никогда не буду тебе принадлежать, – отчаянно

сопротивляясь, прорычал мужчина. – Ни тебе, ни той, кому ты служишь!

Я добровольно отдал сердце и душу другой!

Колдунья разъярённо ударила в него тьмой, и алые царапины на

коже Сармина стали пузыриться черными сгустками, вязкими и

липкими, как расплавленная смола.

– Мой, – дико хохотала колдунья, глядя на то, как тьма

впитывается в сильное тело мужчины, пожирая его изнутри. – Мой, –

победно выдохнула она, когда ярко-фиолетовые глаза одарина затянул

непроглядный мрак, превратив в два черных омута.

Расстегнув пояс брюк застывшего холодной статуей мага,

Моргана спустила их вниз и вожделенно прошлась ладонями по гладкой,

упругой коже его живота, обрисовав кончиками пальцев чёткий рельеф

мышц.

– А ты говорил – не встанет, – довольно усмехнулась колдунья,

накрывая ладонью пах мужчины и чувствуя, как, твердея, наливается в

её руке его горячая плоть. – Мне не нужны твои чувства, Сармин, –

заглянув в ставшие совершенно пустыми и безжизненными глаза,

прошептала она. – Мне достаточно твоего тела. А твоё тело так легко

заставить сделать то, что мне нужно. Думаешь, после всего я дам тебе

уйти за грань к своей Тэлли? – простонала Моргана, обхватив его руками

и ногами, насаживаясь на вздыбленное мужское достоинство. – Нет! –

выкрикивала в бесстрастное лицо одарина женщина, впадая в экстаз и

пускаясь в исступлённую скачку на его бёдрах. – Не-ет.

Она хрипела, извивалась змеёй, тёрлась влажной, отяжелевшей

от желания грудью о его неподвижное тело, но не находила в

затягивающей бездне глаз одарина ни малейшего отклика на свою

дикую, извращённую страсть – лишь безразличную пустоту и топкую

черноту.

На лице его не дрогнул ни один мускул, когда в момент разрядки

женщина, откинув назад голову, надсадно закричала, выгибаясь дугой, а

потом, цепляясь за него, как за спасительный канат в бушующем вокруг

море тьмы, жадно целовала жёстко сомкнутые губы.

– Плевать, – Моргана тяжело сползла на пол, глядя снизу вверх на

своего безмолвного любовника. – Я получила, что хотела. А ты… Ты

будешь служить мне вечно, мой верный пёс.

Тело мужчины подёрнулось марью, судорожно изогнулось и

стало истаивать, осыпаясь черным песком в раскрытые ладони

жестокой волшебницы, а она безудержно хохотала, разбрасывая по

сторонам иссохший прах, зависающий в воздухе мутной взвесью.

Пылинки сползлись в густую рваную тень, и та, взмахнув

крыльями, понеслась по кругу вместе со стаей таких же верных Моргане

темных псов.

****

Морозный воздух распушил длинную белую шерсть щенка рохра,

бегущего во весь опор по зимнему лесу. Под толстыми, неуклюжими

лапами громко и весело похрустывал снежный наст, и малыш,

запрокидывая голову к небу, весело ловил открытой пастью летящие на

землю снежинки. Холодные белые точки таяли на его синем языке,

оседали прозрачной росой на чёрном блестящем носу. Маленький рохр

игриво подпрыгивал, смешно тряс лохматой мордой, сбрасывая с себя

снежинки, набившиеся в его густой мех, и повизгивал от удовольствия.

Тишину леса внезапно огласил непонятный, незнакомый звук, и

щенок напряжённо замер, навострив свои длинные, ещё плохо стоящие

уши. Так не кричал филин, не ухала неясыть, не выл матёрый волк, предупреждая самку о своём возвращении. Это был одинокий,

пронзительный плач – жалобный и надрывный. Щенок пытливо

вытянул морду и, уловив чужой, незнакомый запах, посеменил вперёд,

удерживая нос по ветру.

Такого странного существа юный рохр ещё никогда не видел.

Что-то большое и пушистое лежало на снегу, и щенок никак не мог

понять, где у этого чудного обитателя леса голова, а где лапы и хвост.

Это был сплошной шевелящийся комок, который издавал высокие

писклявые звуки, ужасно неприятные острому звериному слуху. Щенок

несмело двинулся на полусогнутых дрожащих лапах вперёд, с

любопытством разглядывая свою необычную находку. Опасливо

нарезая вокруг неё круги, он жадно втягивал ноздрями удивительно

вкусный и знакомый запах. Лохматое чудо-юдо пахло мамой, молоком, и

маленьким, недавно родившимся братиком Кином, что ещё больше

сбивало зверя с толку.

Осмелев, он подобрался к добыче ближе, резко ткнувшись

мордой в мягкую ворсистую шкуру. Тонкие волоски нестерпимо

защекотали нос, рохр громко чихнул и, не устояв на лапах, завалился

лохматым задом на снег.

Существо беспокойно зашевелилось, издало громкий

булькающий звук, а за ним и совсем странное:

– Гы-ыыу.

Склонив голову на бок, щенок придирчиво разглядывал

копошащийся клубок, а потом легонько ударил его лапой, проверяя

реакцию. Пушистое недоразумение на секунду замерло, и вдруг зашлось

истошным воплем, от которого у рохра шерсть встала дыбом. Испуганно

заметавшись из стороны в сторону, щенок рычал и тявкал, думая, что