Иллюзия бессмертия (СИ)

— Глупость, — вздохнула Урсула, вдруг одним движением скорбно дрогнувших губ обнажив и глубину собственной усталости, и тяжесть груза, давящего на ее плечи. — Люблю, не люблю… Когда за столько лет вокруг тебя одни оборотни рыщут, поневоле от них самой волком выть захочется. А когда мы с одэйями перевал в ледник превращали, то меньше всего о собственной безопасности думали. Нам нужно было остановить идущего за нами по пятам Сангуса Эйда, а единственным возможным способом это сделать — было похоронить его вместе с собой под толщей векового льда.

Это прозвучало так безжалостно и безысходно, что Вайолет передернулась, спасительно кутаясь в одежду одарина, словно в избушку лесной ведьмы ворвался могильный холод, пробирая до самых костей.

— Да, детка, — криво ухмыльнулась Урсула. — Ледник — это барьер, сотканная из чистой магии одэй стена, отгородившая Тэнэйбру от Свободных земель. Я замыкала силовой контур, когда мои ученицы спускали на перевал лавины. И я до сих пор помню их белые лица, навечно вмурованные в глыбы мертвого льда…

— Погоди… — Вайолет тряхнула головой, упорядочивая в своей голове сумбур из услышанной информации. — Если вы спустили лавины и превратили их в ледник, значит Сангус мертв?

Рядом с Вайолет раздался тихий фыркающий звук, повернувшись на который, она наткнулась взглядом на едва заметно кривящего в насмешливой ухмылке губы Айта.

— Да, правильные вопросы задает, — как-то зло отреагировала на его мимику Урсула. — По-твоему, зря я ее столько лет учила? Сангус похоронен в леднике вместе со светлыми волшебницами, — старуха вновь переключила все свое внимание на Вайолет.

— Но если Сангус мертв, кто тогда открыл Сумеречный Чертог? — поразилась та.

— Его дочь, Моргана, — ответил за Урсулу Айт.

— Дочь? — недоверчиво уточнила Вайолет, отказываясь верить в то, что какая-либо женщина способна на подобного рода безумство.

— Дело в том, что это первых хранителей создавали Свет и Тьма, а со временем их магия стала передаваться по наследству. От отца к сыну, от матери к дочери, и так далее… Моргана получила от своего темного родителя не только власть и магию, но еще и знания. Тайные знания, которые Сангус собирал много круголет.

Удушающий клубок вдруг подкатил к горлу Вайолет, и все тело обдало волной жара от осознания горькой правды. И если до этого момента у нее была хоть какая-то надежда на то, что Доммэ ошибался, лгал или просто заблуждался, когда говорил, что она не родная дочь короля рохров, то сейчас она разбивалась вдребезги, словно стеклянная, и в ушах стоял отвратительный хруст разлетающихся во все стороны осколков прежней жизни.

— Дар передается по наследству, — безжизненно повторила девушка, не зная, зачем себя мучает, произнося это как приговор. — Моя мать или отец были светлыми хранителями?

— Мать, — утвердительно кивнула Урсула. — У светлых Хранителей дар передается почему-то только по женской линии. Наверное, из-за того, что в женщине всегда светлое начало более сильное, чем в мужчине.

— И как ее звали? — затаила дыхание Вайолет.

— Не знаю. Последнюю Хранительницу, которую я знала, звали Этэрлия, — Урсула вдруг резко поднялась с места, сметая широкими рукавами крошки со стола, подошла к дышащей огнем закопченной глотке очага и засмотрелась в изменчивое пламя с такой тоской, словно оно вместе с обугливающимися поленьями пожирало ее прошлое. — С тех пор, как я осталась вместе с рохрами по эту сторону барьера, прошло больше десяти круголет.*

Вайолет чуть нахмурилась, тихо спросив:

— И сколько же тебе на самом деле?..

— Много, — с нескрываемой язвительностью выдала Урсула. — Поэтому, когда я говорю, что ты дурында и неумеха, мне виднее.

Вайолет покраснела, закусив от досады нижнюю губу. Только сейчас девушка поняла, почему ведьма отказывалась помочь ей с оборотом. Урсула с самого начала знала, что Вайолет не рохр и никогда им не станет.

— Как я здесь оказалась, раз все хранительницы остались за барьером?

— Понятия не имею, — сердито тряхнула космами ведьма, и судя по тому, как нахмурились ее седые брови, этот вопрос она сама себе задавала не раз, теряясь в предположениях и догадках. — Вот придут твои родители, у них и спросим.

Родители…

У Вайолет в голове не укладывалось, что нежно любимые ею отец и мать, оказывается, ей никто. И что теперь? Ей больше нельзя называть маму мамой, блаженно замирать на груди отца, обнимать братьев и быть их прежней крошкой Вайоли?

Все внутри бунтовало. А болело еще сильней. Ужасно хотелось заплакать, и удерживало от этого девушку лишь присутствие рядом Айта. Стыдно было выворачивать наизнанку свои чувства перед совершенно чужим и незнакомым мужчиной.

— Сколько тебе лет? — внезапно заговорил он, пристально изучая Вайолет каким-то непроницаемым и совершенно нечитаемым взглядом.

— Двадцать скоро исполнится, — покосилась на него девушка, будучи теперь совсем не уверенной в том, что знает о себе хоть какую-нибудь достоверную информацию.