Позже ему удалось рационально осмыслить это чувство. Но в тот момент он главным образом сознавал лишь одно: свое, по сути, полное одиночество перед лицом озарения, что наверняка имеются действенные пути, способные пресечь распространение новой болезни; главное — остановить ее в самом начале, не дать разгуляться и унести жизни людей. Сила инерции мышления — та самая «расхожая мудрость» — априори принимала за данность существование единственной действенной стратегии: изолировать больных, ввести карантин и поспешить с разработкой и распространением вакцин и антивирусных препаратов; выдвигались некогда и другие идеи, включая социальные вмешательства и физическое разобщение людей, но все они были отметены как не работающие после безуспешного апробирования в далеком 1918 году. И ведущие американские эксперты по вопросам заболеваемости, собранные в CDC и других структурах Министерства здравоохранения и социальных служб США, с этим безоговорочно соглашались. Ричард к тому времени успел подружиться с самым, пожалуй, знаменитым из всей этой когорты эпидемиологов — Дональдом Айнсли («Д. А.») Хендерсоном. Хотя Д. А. Хендерсон и впрямь был человеком видным — ростом под метр девяносто, — Ричарду он представлялся чуть ли не четырехметровым гигантом, а на ниве эпидемиологии его могучая фигура и вовсе застила собою всё, вырастая до небес. Среди множества достижений Д. А. особо выделялась слава победителя черной оспы во главе проекта ВОЗ по искоренению этой болезни.[23]
Успел он поработать и деканом Школы общественного здравоохранения Университета Джонса Хопкинса, и на других высоких постах, но здесь важно, что в ту пору Д. А. получил назначение в Министерство здравоохранения и социальных служб.Тогда же Ричард и наслушался гневных отповедей Д. А. в адрес новомодных идиотов из навороченных университетов, которые возомнили, будто способны зафиксировать с помощью компьютерных моделей нечто осмысленное в плане борьбы с заболеваниями. «Он искренне считал, что они ничего не смыслят том, о чем берутся рассуждать», — сказал Ричард. Лично с ним они этот предмет не обсуждали, но Ричард догадывался, как отозвался бы Д. А. о его нынешнем занятии. Кстати, именно Д. А. в свое время возглавлял федеральную программу реагирования на эпидемию 1957–1958 годов, вызванную новым штаммом вируса гриппа и стоившую жизни ста тысячам американцев. И все его рекомендации тогда сводились ровным счетом к тому же самому: изолировать больных и дожидаться вакцины, поскольку при любой другой стратегии соотношение «затраты/эффективность» было бы несоизмеримо выше. Ричард не мог понять, на чем основывалась непоколебимая уверенность Д. А., вторившая зловредной расхожей мудрости, которая столь прочно въелась всем в сознание. «Единственная бесспорная истина заключается в том, что, если запереть всех поголовно в одиночных камерах и запретить им любые контакты друг с другом, никакая болезнь распространяться не будет, — сказал он. — Вопрос не в этом, а в том, что можно сделать в реальном мире».
Новые модели распространения заболеваний — при всей их медлительности и громоздкости — обнадеживали Ричарда. Д. А. Хендерсон и важные люди из CDC, наряду с подавляющим большинством работников общественного здравоохранения, считали, что модели ничего им не дают, — и жестоко заблуждались. Они ведь и сами использовали модели. Они так же полагались на некие абстрактные представления и руководствовались ими, принимая решения. Просто абстрагирование происходило в головах у экспертов, после чего они и выдавали сформировавшиеся там модели за квинтэссенцию реальности. При этом главным отличием их моделей от компьютерных была неявность и, как следствие, крайняя затруднительность проверки на корректность. Эксперты делали всяческие предположения и допущения относительно происходящего в реальном мире в точности так же, как это делается в компьютерном моделировании, но их допущения так и оставались скрытыми и непроверяемыми.